Чужая здесь, не своя там. Дилогия (СИ)

– От меня уже ждут письмо?

– Да, – Никлас достал бумагу, карандаш. – Пиши.

А я еще даже не настроилась. Растерялась. Руки вновь задрожали. Не дадут написать то, что хочу.

Рядом лег второй листок.

“Отец, со мной все хорошо. Будет и дальше хорошо, если ты исполнишь то, о чем тебя попросят далее.”

Вот такую скупую, но очень емкую фразу мне предстояло написать. Всего несколько слов… Мне же хотелось вывести на всю страницу: “Отец, не смей идти на поводу у этих людей!”

А ведь мне так и не сказали, что именно потребуют от отца. Лишь то, что я знала от Лени. Только это ли?

– Никлас, скажи, неужели мои похитители и впрямь собираются менять власть в Дрине? – от волнения я даже не сразу поняла, что обратилась к нему на “ты”.

Нехотя, но мужчина ответил:

– Вроде бы они уже давно ведут к этому подготовку, а ты один из ее пунктов. По-другому воздействовать на твоего отца им пока не удалось.

Да-да, все так. Но не верю я, что повстанцы настолько глупы, чтобы так самонадеянно пробовать свергнуть власть Адарии.

Когда я писала письмо от эдела Вистара, у меня была возможность тщательно подготовить “шифр”. Сейчас же мне никто не дал бы ни времени, ни возможности. И все же я рискнула. Попробовала вместить в скудные строки подтекст: “Не иди за ними. Я обязательно выберусь”.

Сама не верила, но главное, чтобы поверил папа.

Слезы на бумагу капнуть не успели – вытерла рукавом. Куда уж тут до замашек эдель.

Никлас забрал письмо и ушел.

Я легла на кровать, подтянула колени к животу – моя излюбленная поза, и закрыла глаза. Слезы куда-то пропали.

Вот она я – героиня, готовая ценой собственной жизни защитить родных. Непосредственно мне еще никто не угрожал, но слабо верилось, что мятежники, если отец не выполнит их условия, не примут меры по отношению ко мне. Жесткие меры.

Перед отцом стоит теперь выбор – или я, или мама с братом. Ведь вряд ли Адария будет наказывать мятежников избирательно или разбираться в причинах становления их на этот путь. Тогда уж точно никто не гарантирует безопасность моих родных.

И чтобы у моей семьи все было хорошо, отец должен поверить, что я и впрямь смогу выбраться. Ну или попросту отказаться от меня. Один раз он уже это сделал…

То ли волнения сказались, то ли еще что – к утру мне стало плохо. Жар, плавящий нутро, обессиливающий, выжигающий сознание, мысли. Я не могла даже подняться с кровати, чтобы добраться до кувшина с водой.

Никлас, как на зло, не появлялся.

Последняя связная мысль, все же меня посетившая: “Ну хоть перед смерть наконец-то согреюсь”.

***

Ближе к вечеру я пришла в себя от того, что мне стало жутко холодно – я так и лежала поверх одеяла. Такой контраст от жара к холоду взбодрил так, что я все же добралась до воды, потому как пить хотелось неимоверно.

Какое-то время я просидела, закутанная в одеяло, пыталась согреться и понять: что это было? Отравить пытались что ли? Так чего же тогда жива, хоть и чувствую себя отвратительно?

А потом пришли сумбурные, обрывочные образы-воспоминания: в комнату зашел Никлас, попросил еще что-то написать родителям. Что именно – я не помнила. После появился еще какой-то мужчина, чье лицо смутным пятном расплывалось, из-за чего не удавалось выделить хоть одну отдельную черточку. И голос его – такой мягкий, бархатный, он обволакивает, чарует. Слушать его хотелось не прерываясь, как будто если оборвется звук, то с ним и оборвется моя жизнь. Так странно… Голос все же стих, а мужчина ушел, но я успела дописать еще что-то.

Никлас подошел ближе и взял меня за руку, говоря какие-то фразы, но я их не разбирала, потому как…

Это видение было четким, как будто я уже прожила момент, увиденный мной. Впервые в видении я была как участник, а не сторонний наблюдатель.

Голова Никласа лежала у меня на коленях. Его рубашка на груди обагрилась кровью. Кровь вытекала тоненькой струйкой из раны, унося с собой жизнь мужчины. Я просила Никласа помолчать, но он все равно продолжал что-то рассказывать. От каждого вздоха кровяное пятно увеличивалось. Отчаяние завладело мной, но я улыбалась и говорила, что все будет хорошо, главное, чтобы Никлас прекратил болтать. Вот только я, кроме как словами, больше ничем помочь не могла.

Я открыла глаза и посмотрела на свои руки. Казалось, что они все еще в крови Никласа.

О, Превеликий Рауд, до чего же реалистичное видение!

Меня начала бить крупная дрожь, но это не помешало вскочить и начать стучать в дверь.

– Откройте! Пожалуйста! Никлас! Кто-нибудь! Мне очень надо! Прошу вас, во имя всех богов! Умоляю, откройте!

Тишина.

Я отбила ладони до обжигающей красноты.

Несмотря на слабость и озноб, мне не сиделось на месте. Я, как зверь в клетке, металась по комнате.

– Нужно же что-то сделать! – в отчаянии прокричала в тиши комнаты я.

И эта абсолютная тишина пугала меня ничуть не меньше, чем увиденное мною.

Может меня тут забыли, оставили одну, и никто никогда уже не придет?

К вечеру я выпила всю воду, доела припрятанный малюсенький кусочек хлеба.

Никто не приходил.

Ближе к ночи, наконец, дверь открылась, и в комнату буквально валился Никлас.

– Пошли быстрее, – бросил он и тут же выскочил в коридор.