Чужая здесь, не своя там. Дилогия (СИ)

– Тут наверняка на несколько десятков фендов* никого нет, – чуть слышно прошептал Никлас.

Мне даже пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать.

Оттащить хотя бы к куче сена я его не решилась – накидала сухой травы на усыпанный опилками пол, чуть передвинула, стараясь не сильно дергать Никласа, и села, положив голову мужчины себе на колени. Укрыть его было нечем, а в дом я поостереглась вернуться, да и бросать раненого не хотелось. Было опасение, конечно, что еще кто-то явится, но не оставлять же Никласа так.

– Пока доедешь до ближайшего поселения, я уже умру, – вполне спокойным голосом сказал Никлас.

– Ты что такое говоришь! Мы обязательно сейчас что-нибудь придумаем!

Он посмотрел на меня с любопытством. Такая странная эмоция для бледного лица умирающего.

– Я же не могу вот так тебя оставить!

– Добьешь?

Импровизированный бинт из нижней юбки вывалился у меня из рук.

– Да как же…

– Два варианта. Первый: ты отомстишь за мой неблаговидный поступок год назад. Второй: тебе меня станет жаль, и ты по-дружески или из человеколюбия прекратишь мои страдания.

Пока он говорил, я кое-как перевязала рану. Впрочем, совсем это кровь не остановило. Вот если бы я хоть немного обладала целительскими способностями. Но, увы, я даже крохотные царапины не могла залечить.

Дыхание у Никласа было неровным, рваным, выдох получался порой с хрипом. Поэтому я просила его помолчать, чтобы хуже не стало. Без толку. А потом я поняла: он же попросту заговаривал меня, отвлекал, чтобы я совсем не впала в панику. Может ему и впрямь не так уж и плохо? Темнеющая повязка и бледное лицо говорило об обратном.

Что еще сделать и как помочь я не знала.

– Верхом поездку ты не выдержишь… – размышляла я вслух.

– Это ты не выдержишь, – заметил Никлас. Спустя пару секунд пояснил: – Поддерживать меня на коне, чтобы я не упал.

Тоже верно.

– Не бросать же тебя здесь?

– Почему бы и нет, – не унимался мужчина. – Добивай или проваливай! Чего расселась?!

– Ты глухой? Я же сказала – не оставлю тебя так. А добить не смогу…

– Ну и дура.

На оскорбление отвечать не стала.

– Ну если ты остаешься тут ждать, пока я не умру, то может послушаешь мою предсмертную исповедь?

Я удивленно посмотрела на него. Горячка началась? Наоборот, лоб был даже слишком холоден.

– Тебе силы беречь надо. Не болтай!

– А на что мне эти силы? Кто бы сюда сейчас не вернулся, все равно мне не жить – добьют. Нет – сам помру. Если ты вдруг сжалиться не решишься. Может только на этот разговор и останутся силы. А мне надо выговориться. Понимаешь, надо!

Отказаться теперь уже не смогла – с моих ушей не убудет. Но время, потерянное… Или приобретенное для других целей?

– Как выберешься отсюда, зайди, пожалуйста в храм Оттара, помолись за меня, – и голос звучал так, как будто вот-вот умрет.

– Переигрываешь, – хмыкнула я. – Хорошо, я останусь пока послушать тебя.

– А в храм? – вопрос уже был задан серьезным тоном.

У меня даже дыхание перехватило. Он и впрямь собрался умирать. Я прочистила горло и пообещала:

– Обязательно зайду.

Хотя, посетить его собиралась с другой целью.

– Раз служителей Рауда поблизости нет, тогда ты меня слушай, – к концу фразы голос Никласа звучал все тише, с нездоровой хрипотцой. И это уже точно была не игра.

Он замолчал, как будто собирался с силами или мыслями.

А я начала жалеть, что осталась. Время утекало, а Николас вел себя так, как будто и не хочет, чтобы помощь к нему подоспела. Не мог же он так себя наказывать? Наверно, сомнения отразились на моем лице.

– Не успеешь. Поэтому исполни мое последнее желание… Хотя, предпоследнее – просто выслушай меня.

Я кивнула, поудобнее устроилась сама, накрыла Никласа плащом, который все ж нашла, и принялась слушать.

– Знаешь, почему я не учился в университете, а оказался в Школе Искусств?

– Знаю.

– Откуда? – удивился мужчина. Рассказывать, что была свидетельницей его допроса я не стала. – Впрочем, уже и не важно.

Он прикрыл глаза, но оставался в сознании. Как будто так ему было легче воспоминать.

– Все думали, что я Талэй снасильничать хотел. Графский разбалованный сынок не получил того, чего хотел и решил пойти напролом. Я и сам потом стал в это верить, раз уж и отец отказывался верить в другое. А на самом деле… Я же ее любил. Первая юношеская любовь… Когда объект страсти кажется смыслом жизни, идеалом, воплощением всех добродетелей, а недостатков попросту нет. “Если любишь меня, то принесешь ожерелье матери”, – заявила мне она. А я не смог. Как же это – обворовать маменьку? Так ей и сказал. Мое мировоззрение рушилось. “Значит не любишь”. Я со своей пылкой влюбленностью и твердой убежденностью, что любовь доказывают иначе, полез к ней с поцелуями. Так отец нас и застал. Талэй не растерялась, обвинила меня в грязных домогательствах. А я… а я как раз-таки растерялся, опешил от ее слов, предательства нашей великой любви, – смешок перешел в кашель и Никласу пришлось остановить рассказ.

Украдкой вытер рот. Он почему-то решил, что я не замечу крови.

– Может не стоит продолжать?

Как будто не услышав меня, он продолжил: