— Яяяяяя, — закричал Тимка и обе руки поднял. Мордаха испачкана шоколадом. И я вспоминал, через что мы прошли, пока уехали из города и начали все сначала там, где нас никто не знал. Как ждали воссоединения с детьми и помог мне в этом Маркелов. Сказал, что любит, когда у него по всему свету должники имеются. Ира умерла через неделю после того, как я нашел Зоряну. На похороны я пришел, но стоять пришлось вдалеке, так, чтоб никто не увидел и не узнал, а потом предстоял тяжелый разговор с тещей.
Много всего предстояло, казалось бы, неразрешимого… и истерики матери Иры, когда я сказал, что детей увезем, и, даже несмотря на то, что пообещал связаться с ней и дать адрес, она ни в какую не соглашалась отпускать внуков. Пока тесть не вмешался и не сказал, что Ира этого хотела, хотела, чтоб дети со мной были. Тимку забрали намного легче. Но за ним тоже я поехал. Зоряна родителей видеть отказалась, даже несмотря на то, что мать после инсульта перекосило. Я не настаивал… не мне диктовать ей кого прощать, а кого вычеркивать из своей жизни. Документы все нам выправил Маркелов.
Потом были долгие месяцы восстановления и привыкания детей к нам, долгое время на осознание того, что она со мной и теперь МОЯ. Она моя, и никто и ничто больше этого не оспорит. И я врывался по ночам в ее податливое тело, заставляя повторять это снова и снова… Но и это произошло не сразу. Каждая крупица нашего счастья доставалась нам через адские усилия.
И первое "мама" от Тимки, так похожего на меня, и первое "тетя Зоряна" от Таши, которая очень долго не называла мою девочку вообще никак и плакала по ночам и звала маму. Я злился, не знал, что с этим делать, а она, моя мудрая маленькая женщина, она терпеливо кирпичик за кирпичиком выстраивала нашу жизнь и наше будущее. С той же маниакальностью, с которой я ее искал, она сшивала из обрывков нашего прошлого новую семью.
В ней оказалось столько сил, столько энергии, ее хватало на нас на всех. Но иногда по ночам она вскакивала на постели с громким криком, и я вскакивал вместе с ней.
— Мне приснилось… приснилось, что ты пропал… приснилось, что ты умер. Что нет тебя.
Рыдает и лицо мое целует, как сумасшедшая, брови скулы. Волосы и глаз… тот, которого нет. И меня от ее нежности ведет, как от наркоты
— Я есть.
Опрокидывая ее на подушки и жадно целуя соленые губы, задирая ее ночнушку и разводя ноги, забрасывая себе на плечи, чтобы резким толчком заполнить собой.
— Я есть… Чувствуешь, как я есть?
А иногда в холодном поту просыпался я, и тогда она ложилась на меня и целовала каждый сантиметр моего тела, повторяя шепотом "Я есть… Чувствуешь? Я есть?"
Моя. Моя женщина.