Чужая жизнь. Мистические практики для обретения самого себя

Проснувшись, напуганная таким сном, вся в холодном поту, с колотящимся сердцем, я догадывалась, что что-то серьезное пытается привлечь мое внимание. Кое-как уняв дрожь, тихая как мышь, я сидела на семинаре и слушала, о чем говорили остальные, но ярость ведьмы все еще гудела в моих костях. Все было предельно ясно. Она взбесилась из-за того, что юнгианцы строили платформу на ее могиле!

А что, если когда-то существовал более древний способ, позже заброшенный, принятый за отмерший, ― способ, свойственный женщинам, имеющий отношение к снам и волшебству, гораздо более убедительный, чем тот, которому я следовала? В тот день я бросила занятия и никогда больше к ним не возвращалась.

Весь следующий год я посвятила детальному изучению самобытных шаманских практик сновидений. Но что более важно, я поняла, что мои сны ― самый лучший учитель. Мои сны были великолепными, нерасщепленными Матерью.

Хотя нас приучали думать по-иному, я считала, что эго ― макрокосмос, через который формируется внешняя культура. Итак, вместо того чтобы думать о внутренней работе как о чем-то эгоистичном, мы можем рассматривать ее как служение духовному самосознанию. Для того, чтобы исцелить рану скудности ― нанесенную отсутствием заботы как в семьях, так и в нашей культуре, ― мы должны научиться становиться любящей матерью для себя самих, взамен той, которой у нас никогда не было. Это «суррогатное материнство» ― непрерывная практика, при огромной пользе наставника, изучения того, как заботиться о потребностях своего тела, обосновывать и выражать свои чувства (даже если они неприемлемые), удерживать себя в разумных границах, поддерживать свой жизненный выбор и самое главное ― быть приветливым по отношению ко всему, что еще осталось неразгаданным в вашем собственном сердце.

Причина, по которой я люблю работать со снами для исцеления травм, заключается в том, что сны отображают наши проблемы в образах, которые мы можем понять. Они придают нашим образам форму, чтобы мы могли понять их как психодинамику. Подобно отравленному яблоку, которое выскочило из горла Белоснежки, когда Принц поцеловал ее, яд больше не действует изнутри, но становится тем, с чем мы можем интенсивно работать за пределами себя. При руководстве таким конкретным подходом все становится менее зловещим и более доступным. И хотя этот процесс может быть ужасающим, каждый раз, когда мы заглядываем ему в глаза, он теряет власть над нами.

Вашему собственному «суррогатному материнству» я посвящаю эту молитву:

Методом проб и ошибок, вопреки превратностям судьбы, вы доросли до доверия тому, что мир может быть безопасным местом и у вас есть все права на то, чтобы смело по нему идти. Вы взяли под полный контроль свои инстинкты, интуицию и мечты; вы позволили любви войти туда, где ее раньше не принимали; вы взрастили жизнь там, где когда-то все было бесплодно. Дарованные вам таланты и великодушие являются великим благом для всех нас. Из нескольких найденных и отобранных зерен вы вырастили огромный урожай в своей скромной жизни, наполненной принадлежностью.

Глава IV. Ложная принадлежность

В своих великолепных мемуарах Полуночное солнце Эндрю Харви рассказывает историю о том, как разуверился в Матери Миире, бывшей его духовной наставницей в течение очень длительного времени. Он верил, что она аватар божественного женского начала Шакти, и в сорок один год Харви потратил следующие десять лет на изучение ее наставлений, помогая ей завоевать аудиторию по всему миру. Но затем он встретил любовь всей своей жизни ― фотографа по имени Эрик Ханут, и Миира начала настаивать, чтобы он женился на женщине. Какое-то время Харви пытался жить двумя жизнями, но ситуация достигла критической точки, когда Миира попросила его написать книгу о том, как ее божественная сила исцелила его от гомосексуальности.

Харви отказался отвергать свою ориентацию и совершил болезненный разрыв отношений с Миирой, которую начал воспринимать как ненастоящего гуру. То, что последовало за этим, он называет словом «уничтожение», так как на него не только совершала нападки группа приверженцев Мииры, угрожая смертью и буквально бросая бутылки с зажигательной смесью в окна его квартиры. Он и сам впал в отчаяние, вызванное духовным кризисом, сомневаясь во всем том, что, как он верил, было истиной.