И глядя на него и Жанет, стоящих на сцене взявшись за руки, я думал: «Такие люди встречаются редко. Наблюдай за ним и учись у него». И я наблюдал и учился и в конце концов научился любить его.
Для меня во Фрэнке не было ничего сложного. Для меня он был средоточием непосредственности, простоты и такта в сочетании с острым и быстрым умом. Он знал, чего хочет, и шел к своей цели. Он говорил, чего хочет, и делал то, что хочет, несмотря ни на что.
Джерри поднес чашку к губам. Кофе уже остыл. Слегка поморщившись, он поставил чашку обратно на стол.
— Теперь вы видите, что Фрэнки не был для меня загадкой, какой он был для вас. Я узнал его довольно хорошо и мог предугадывать его поступки.
— Но ведь ты не знал, что он собирается сбежать, — вмешался Марти.
Соглашаясь с этим замечанием, Джерри кивнул.
— Это правда. Но вы должны помнить, что я не видел его в тот день, когда он поехал на вокзал провожать родственников. Если бы я хоть мельком увидел его, я бы знал об этом.
Но в голове у Джерри мелькали другие мысли.
«Смог бы я действительно догадаться? Так ли уж хорошо я знал его, как говорю? И так ли уж он оттеснял меня на второй план, как я себе это представлял? Никто не мог предсказать того, что случилось; человек не может знать будущего. Правда состоит лишь в том, что у него всегда было то, чего мне хотелось больше всего. Он был известным человеком в школе и первым начал встречаться с Жанет. И хотя я получил все, что хотел, после его ухода, не знаю, получил ли бы я это вообще, если бы он не убежал? Правильно ли поступила Жанет, затеяв эту встречу и этот разговор?»
У него не было принципиальных возражений против самой идеи, просто ему было интересно, откуда она возникла. В конце концов, речь ведь шла о Фрэнке, и хотя он уже принадлежал прошлому, для него все еще оставался путь назад.
Часть четвертая
Глава первая
Я стоял на ступеньках административного корпуса и смотрел на морскую базу. Это было 30 декабря 1931 года. Холодный ветер дул со стороны залива Сан-Диего. Я поднял воротник бушлата и закурил. Бумаги об увольнении с военной службы находились у меня в кармане, возле ног лежал рюкзак с пожитками.
Я был рад, что уволился. И не потому, что мне не нравился флот. Я был убежден, что флот лучше, чем приют, где я бы дожидался того момента, когда отправлюсь к родственникам. Однако, как посмотреть. Не исключено, что я просто сменил одну тюрьму на другую. Но теперь все было кончено, и я был рад этому.
Жизнь на флоте была довольно однообразной. Множество ограничений и расписанный по минутам распорядок дня лишали возможности мыслить и поступать самостоятельно. Но, пожалуй, это принесло мне определенную пользу. Я много читал и многому научился. В артиллерийских классах я изучал математику, будучи баталером, изучал бухгалтерию и плюс к этому английский, историю и в определенном объеме географию.
Теперь все это было позади. Сделав последнюю затяжку, я отшвырнул сигарету, закинул рюкзак на плечо и направился к главным воротам базы. Там я предъявил бумаги об увольнении дежурному офицеру. Он просмотрел их и вернул мне.
— Все в порядке, моряк, — усмехнулся он, — до свидания.
— К черту «до свидания», — сказал я. — Прощайте, я уволился.
— Все так говорят, — сказал он, продолжая улыбаться. — Ты еще вернешься. Все возвращаются.
— Только не я! Я еду домой. — Выйдя из ворот, я подошел к автобусной остановке. Подъехал автобус, и я уселся в него. Бросив прощальный взгляд на базу, я удобно расположился на сидении.
Родственники будут рады услышать обо мне. Я вспомнил, когда в последний раз писал им. Это было в Нью-Йорке. У меня была увольнительная на сутки, и я все утро бродил по городу, не зная, чем заняться. Внезапно я обнаружил, что нахожусь перед домом Джерри. Недолго думая, я поднялся по ступенькам и позвонил в дверь.
Мне открыл слуга.
— Джерри дома? — спросил я.
— Нет, он на занятиях в колледже. Что-нибудь передать ему?
Я колебался.
— Нет, ничего не надо передавать. — Я повернулся и начал спускаться по ступенькам. Дверь позади меня закрылась.
В тот момент я ощутил настоящую тоску по дому. Это был город, в котором я прожил всю жизнь, но вокруг не было ни одного знакомого лица, ни одного человека, с кем бы я мог поговорить. Я чувствовал себя несчастным. Гуляя по городу, я зашел в почтовое отделение одной из гостиниц и принялся писать письмо.