Чужак в чужой стране (Stranger in a Strange Land)

– Я дам точное определение. Любовь – это состояние, в котором счастье другого является непременным условием твоего счастья.

– Верно, – медленно произнес Бен, – именно это я испытываю по отношению к Джилл.

– Хорошо. И ты говоришь, что тебя стошнило и ты убежал при необходимости сделать Джилл счастливой.

– Подожди! Я не говорил…

– Может быть, тут присутствовало еще какое-то чувство?

– Я говорил… – Кэкстон запнулся. – Хорошо, можешь считать, что я ревновал. Но я могу поклясться, что не ревновал. Я давно уже со всем смирился и не держал на Майка зла. Я понимаю, что ревность бессмысленна.

– Милый мой, любовь – нормальное состояние, ревность – патологическое. Нередко незрелый ум принимает одно за другое или ставит ревность в прямую зависимость от любви. На самом деле это несовместимые вещи: ревность не оставляет места любви, и наоборот. Но и то, и другое способно произвести бурю в душе. Хочешь знать, в чем дело? Твоя ревность глянула тебе в глаза, ты не выдержал ее взгляда и сбежал.

– Все дело в обстановке, Джабл. Меня добил этот гарем. Не пойми превратно меня; я любил бы Джилл, даже если бы она была грошовой шлюхой, которой, слава Богу, не является. По ее меркам, она даже высокоморальна. Джабл кивнул.

– Я знаю. Джилл несет в себе чистоту, которая никогда не позволит ей стать аморальной. А у нас с тобой, – Харшоу нахмурился, – нет такой ангельской чистоты, которая дала бы нам возможность жить по моральным нормам Майка и Джилл.

Бен вздрогнул.

– Разве это мораль? Я хотел сказать: Джилл не знает, что она поступает плохо, ее околдовал Майк. Майк тоже не знает, что это плохо: он Человек с Марса, его не так воспитали.

– А мне кажется, – нахмурился Джабл, – что эти люди – все Гнездо, не только наши – живут правильно. Я не знаю подробностей, но в целом с ними согласен: с анархией, вакханалией, коммунальным бытом и групповой любовью. – Джабл, ты меня удивляешь! Если ты с ними во всем согласен, почему бы тебе к ним не присоединиться? Они будут рады. Дон ждет не дождется момента, когда ей можно будет поцеловать твои ноги и услужить тебе, как ты только пожелаешь. Я не преувеличиваю.

– Поздно, – вздохнул Джабл. – Каких-нибудь пятьдесят лет назад это было бы возможно. А сейчас я не способен на такую невинность. Я так долго жил среди зла и безнадежности, что никакая их вода меня не отмоет. А если и отмоет, то все, что останется, вряд ли станет невинным.

– Майк считает тебя в достаточной степени невинным, хотя он не употребляет этого слова. Дон говорила мне.

– Не хочу его разочаровывать. Он видит во мне свое отражение. Моя профессия – зеркало.

– Ты трус.

– Совершенно верно, сэр! Но меня пугают не их нравы, а опасность, грозящая им извне.

– О, в этом смысле они в полной безопасности.

– Ты, уверен? Выкрась обезьяну в белый цвет и посади ее в клетку к рыжим соплеменникам. Они разорвут ее на куски. Гнездо – это школа мучеников. – До сих пор я не замечал за тобой склонности к мелодраматическим переживаниям.

– Это не делает мои слова вескими! – взорвался Джабл. – Муки Христа ты называешь мелодрамой?

– Не сердись, я не хотел тебя обидеть. Мне кажется, что им не угрожает такая опасность. Со времен Христа прошло две тысячи лет.

– И все эти годы, да и раньше, люди реагировали на белую ворону одинаково. Возьми Онеиду – она просуществовала совсем недолго, да и то в деревне, вдали от людских глаз. Возьми первых христиан – та же анархия, тот же коммунизм, групповые браки, братские поцелуи… Впрочем не те же: у христиан целовались и мужчина с мужчиной.

– В Гнезде мужчины тоже целуют друг друга – без малейшего голубого оттенка. Я забыл сказать.

– У первых христиан поцелуй между мужчинами не был гомосексуальным флиртом. Ишь, обмануть меня решил, думал, я – дурак.

– Что ты!

– Спасибо. Так вот, в наше время не стоит предлагать священнику братский поцелуй: изначальных идей христианства уже никто не исповедует. Их приверженцы были физически истреблены за то, что стремились к полному единению и совершенной любви. Раньше я боялся только за Майка, теперь боюсь за всех.

– Я с тобой не согласен. Я тоже боюсь, но именно потому, что они живут неправильно.

– Согласиться тебе мешает ревность.

– Не только.

– В основном. Бен, этика секса – сложная проблема. Все понимают, что общепринятые моральные нормы здесь не действуют, и каждый старается выработать свой собственный кодекс. Но, живя по собственному кодексу и нарушая общепринятые нормы, мы испытываем чувство вины. Ты не исключение. Ты вообразил себя свободным и поступил вопреки морали. Но, столкнувшись с незнакомым явлением, пытаешься его оценивать, исходя из отвергнутых тобой иудейско-христианских моральных догм. Естественно, желудок не справляется. А ты думаешь – это оттого, что прав ты, а они – нет. Брось, тебя тошнит потому, что ты привык заглатывать предрассудки задолго до того, как научился соображать.

– А что тебе говорит твой желудок?