Чужак в чужой стране (Stranger in a Strange Land)

Одежда его исчезла, он предстал перед толпой нагой и прекрасный – модель для самого Микеланджело. У Харшоу сжалось сердце.

– Посмотрите на меня! Я сын человеческий!

Включили рекламу. Стайка девушек, задирая ноги выше головы, воспевала какое-то особое туалетное мыло. Экран заполнился мыльными пузырями. Возобновился репортаж. Кусок кирпича ударил Майка по ребрам.

– Будь ты проклят!

Майк обернулся к обидчику.

– Ты проклял сам себя! До конца жизни тебе не смыть этого проклятия.

– Богохульник! – Камень попал Майку в левый глаз, брызнула кровь.

– Ты ударил себя, – спокойно сказал Майк, – потому что Ты есть Бог, и Я есть Бог, и все живое есть Бог. В него полетели камни.

– Слушайте Истину: вам не нужно ненавидеть, бояться, убивать! Я принес вам воду жизни! – в руке Майка появился стакан с водой. – Выпейте ее, и вы познаете любовь и счастье!

Кто-то бросил камень, и стакан разбился. Следующий булыжник попал Майку в рот.

Он улыбнулся разбитыми губами и с выражением любви и нежности глянул в камеру. В затылок ему светило солнце, и, казалось, голова сияет золотом. – Братья! Я люблю вас. Глубокой вам воды. Ты есть Бог. – Ты есть Бог, – прошептал в ответ Харшоу.

Снова включили рекламу.

– Пещера Кахуэнга! В этом ночном клубе вы вдохнете настоящий лос-анжелесский смог! Его привозят к нам каждый вечер! Вас встретят шесть прекрасных танцовщиц!

– Линчевать его! Повяжем сукину сыну негритянский галстук!

Раздался выстрел, и Майку по локоть оторвало правую руку. Она упала на траву открытой ладонью вверх.

Толпа загоготала и зааплодировала.

– Давай еще, Шорти! Только лучше целься!

Снова полетели камни.

– Истина проста, но стать Человеком непросто. Научитесь управлять собой, а все остальное придет само. Благословен тот, кто познал себя, весь мир принадлежит ему, Любовь и Счастье следуют за ним повсюду.

Прозвучали еще три выстрела.

Один раздробил Майку шестое ребро, два других пришлись в левую ногу ниже колена. Показался осколок кости.

Майк пошатнулся, засмеялся и продолжал говорить.

– Ты есть Бог. Пойми это, и станешь Человеком!

– Черт возьми, когда прекратится это богохульство! Мужики, кончаем его!

Его били камнями и кулаками, а когда он упал – ногами. Ему ломали ребра, наступали на лицо, оторвали ухо, а он все говорил.

Наконец они устали и кто-то сказал:

– Отойдите, ребята, я полью его бензином!

Толпа отступила, на экране стереовизора показалось лицо Майка.

Он взглянул на братьев в последний раз и четко произнес:

– Я люблю вас.

Неосторожный кузнечик сел на траву перед его носом.

– Ты есть Бог, – приветствовал его Майк и дематериализовался.

Глава 38

Экран наполнился дымом.

– Вот это номер! – восхищенно произнесла Пэтти.

– Да, – согласилась Бекки, – даже Профессор не был на такое способен.

– Как всегда, с характером, – подытожил ван Тромп.

Джабл с ужасом озирался вокруг. Неужели никто ничего не чувствует? Джилл и Дон сидят обнявшись, но они всегда так сидят. У Доркас совершенно сухие глаза.

Экран заполнило улыбающееся лицо диктора. Пэтти выключила стереовизор.

– Энн с Дюком возвращаются, – сказала она. – Проведу их через холл со змеями и будем завтракать.

Джабл не дал ей дойти до двери.

– Пэтти! Ты знала, что будет с Майком?

Она удивилась.

– Нет, конечно. И никто не знал. Для нас еще не кончилось ожидание, она обошла Харшоу и удалилась в холл.

– Джабл, – сказала Джилл, – мой любимый отец, успокойся и вникни:

Майк не умер. Человека невозможно убить. Он всегда будет с нами, ведь мы вникли в него. Ты есть Бог. – Ты есть Бог, – потерянно повторил Харшоу.

– Вот так. Сядь между нами.

– Нет, нет, я хочу побыть один.

Харшоу, натыкаясь на стены, добрел до своей комнаты, заперся там и упал на кровать. О, сын мой, сын мой! Если бы я мог умереть вместо тебя! Тебе бы еще жить да жить, а я, старый дурак, которого ты непонятно за что уважал, убил в тебе сомнения и послал на бесполезные муки. Ты понес им Истину! А кому нужна истина? Это ведь не стриптиз и не рулетка. Харшоу засмеялся сквозь слезы.

Он подавил рыдания и смех, и пошарил в чемодане: вот оно.

Харшоу носил его с собой его с тех пор, как с Джо Дугласом случился удар, в очередной раз напомнивший Харшоу, что все живое смертно. Харшоу прописал себе для верности три таблетки, выпил и лег в постель. Вскоре боль прошла. Издалека донесся голос:

– Джабл!

– Я отдыхаю! Не мешайте!

– Джабл, отец! Я прошу.

– Да, Майк, что такое?

– Проснись! Еще не время. Позволь, я помогу.

– Спасибо, Майк, – вздохнул Харшоу.

Он позволил отвести себя в ванную и проделать с собой необходимые манипуляции.

– Ну как?

– Все хорошо, сын. Спасибо.

– Тогда я пойду, у меня дела. Я люблю тебя, отец. Ты есть Бог. – Я люблю тебя, Майк. Ты есть Бог. Джабл переоделся, привел себя в приличный вид, хлебнул бренди, чтобы заглушить горечь во рту, и вышел в гостиную.

Там сидела Пэтти.

– Есть хочешь?

– Хочу.

– Вот и хорошо. Все уже поели и разбежались. Но велели мне тебя поцеловать.

Она поцеловала его, вложив в поцелуй любовь всего Гнезда.

Джабл почувствовал, что боль отступает и возвращаются силы.