Чужак в стране чужой

— Да, но только… послушайте, доктор, вы говорите по-арабски?

— Что? Да так, самую малость, — признался Джубал. — Поднабрался немного в Палестине, когда был военным врачом в Американской полевой службе[113]. Иногда читаю — все-таки слова Пророка лучше воспринимаются в оригинале.

— Очень правильно. Коран перевести нельзя — меняется «схема мира», и ничего с этим не сделаешь, как ни бейся. В таком случае вам понятно, насколько трудным для меня оказался английский. И не только потому, что мой родной язык менее гибок, — менялась сама схема мира. Английский — самый обширный из земных языков; его словарный запас в разы превосходит все остальные языки планеты, что сделало английский языком международного общения; он не только богат, но и чрезвычайно гибок, несмотря на варварские заимствования… или, скорее, именно из-за этих заимствований. Английский поглощает любые слова и придает им английское звучание, причем этим процессом никто не управляет, в отличие от некоторых языков, чистоту которых блюдут официально. Может быть, это потому, что «королевский английский» — фикция. На самом деле «королевским английским» был французский, а сам английский — язык ублюдочный. За его развитием никто не следил, он рос сам по себе, и теперь по-настоящему образованным человеком считается лишь тот, кто сумел объять все его чудовищное многообразие. Именно это многообразие, тонкость и иррациональная идиоматическая сложность позволяют сказать то, что невыразимо ни на одном другом языке. Все это чуть не свело меня с ума, и свело бы — не научись я думать по-английски. И сразу на первую, с детства привычную, схему мира наложилась новая — возможно, лучшая и совершенно наверняка более подробная.

— И все равно есть вещи, которые можно сказать по-арабски, а по-английски — нельзя.

— Да, — кивнул Джубал. — Потому-то я и читаю.

— Правильно делаешь. Так вот, марсианский язык настолько сложнее английского — и настолько отличается от него в абстрагировании картины мира, — что рядом с ним английский и арабский можно смело считать одним и тем же языком. Англичанин может научиться думать по-арабски, араб — по-английски, но я совсем не уверен, что мы когда-нибудь сумеем думать по-марсиански (Майк — совсем особый случай). Само собой, мы можем выучить «пиджин-марсианский»[114] — именно на таком жаргоне я и говорю… Возьмите, например, слово «грок». Его буквальное значение, восходящее, как я думаю, ко временам зарождения марсианской культуры — и проливающее свет на всю их картину мира, — предельно просто. «Грок» — это «пить».

— Да? — поразился Джубал. — А вот Майк никогда не говорит «грокать», если речь идет о питье. Он…

— Секундочку. — Махмуд повернулся к Майку и сказал что-то по-марсиански.

На лице Майка появилось легкое удивление.

— «Грок» — это «пить».

— Но не думайте, что все так просто, — продолжил Махмуд. — Я могу назвать сейчас сотню других английских слов — и Майк согласится с каждым из них. Причем это будут слова, обозначающие совершенно различные — в нашем представлении — понятия, и даже не просто различные, а противоположные. «Грок» охватывает все эти понятия, вместе взятые. «Грок» обозначает и «любовь», и «страх», и «ненависть» — ненависть настоящую. В марсианской структуре мира невозможно ненавидеть нечто смутное и неопределенное; прежде чем ненавидеть, необходимо грокнуть предмет своей ненависти, понять его с такой полнотой, что ты сольешься с ним, а он — с тобой. И только тогда ты можешь ненавидеть, фактически — самого себя. Но отсюда с неизбежностью следует, что ты и возлюбил этот предмет, и воздал ему хвалу, и возрадовался, что он — такой, какой он есть. И возненавидел его. Я сильно подозреваю, что рядом с марсианской ненавистью любое, даже самое черное и зловещее земное чувство — не более чем легкая неприязнь.

Лицо Махмуда перекосилось.

— «Грок» означает «полностью идентифицироваться». Наше выражение «мне от этого больнее, чем тебе» имеет вполне определенный марсианский привкус. Похоже, марсиане инстинктивно знают истину, которой — с превеликим трудом и не сразу — научила нас современная физика: в процессе наблюдения наблюдатель взаимодействует с наблюдаемым. «Грок» — это понимать настолько полно, что наблюдатель становится частью наблюдаемого, — сливаться, смешиваться, терять свою индивидуальность в совместном переживании. Это слово обозначает почти все, что мы знаем как религию, философию и науку, — и в то же время оно значит для нас не больше, чем цвет — для слепого. — Он немного помолчал. — Джубал, если бы я порубил тебя на куски и сварил супчик, то и супчик, и все, что я бухнул в кастрюлю на приправу, все бы вы грокнулись, — а если бы я съел эту тошниловку, то мы бы грокнулись все вместе, и ничто не было бы утрачено, и не имело бы никакого значения — кто из нас кого съел.

— Для меня — имело бы! — твердо возразил Джубал.

— Ты не марсианин.

Махмуд снова поговорил с Майком по-марсиански.

— Да, — кивнул Майк. — Ты говорил правильно, брат мой доктор Махмуд. Я говорил то же самое. Ты еси Бог.