Чужак в стране чужой

– (Да, Джилл?) – мысленно откликнулся Майк.

– (Ладно, потом.)

Вот и гостиница; Майк посадил машину на стоянку, и тут же – Джилл отчетливо это ощутила – его мысли потекли медленнее, с обычной скоростью. Жизнь в палатке среди карнавальщиков нравилась ей больше гостиничной во всех отношениях, кроме одного: там не было ванны. Душ – вещь неплохая, но набрать полную ванну горячей воды, забраться туда и отмокать – разве можно представить себе большее наслаждение? Поэтому иногда они устраивались в гостинице и брали напрокат машину. В отличие от Джилл, Майк не имел с детства привитой, почти инстинктивной ненависти к грязи. Теперь он был таким же чистым, как и она, – но только потому, что Джилл его перевоспитала. Чтобы поддерживать себя в безукоризненном виде, Майку не нужно было даже умываться, однако прошедшее время ничуть не уменьшило благоговейного восторга, с которым он погружался в воду жизни. (Кстати сказать, ходить в парикмахерскую Майку тоже не требовалось – достаточно было узнать у Джилл, какую прическу хотела бы она видеть на его голове.)

Гостиница была старая и порядком подзапущенная, «люкс для новобрачных» не отличался особыми удобствами, однако на размеры ванны жаловаться не приходилось. Джилл сразу же пошла наливать воду – и ничуть не удивилась, обнаружив, что раздеваться уже не надо. Как только очередной наряд начинал ей надоедать, Майк мгновенно отправлял его в никуда – зная, как любит Джилл ходить по магазинам, он подыгрывал этой ее слабости. Если бы не опасность вызвать у не слишком богатых товарищей подозрения, такое бы происходило ежедневно.

– Спасибо, милый! – крикнула Джилл. – Полезли в воду!

Майк успел уже то ли раздеться, то ли «исчезнуть» свою одежду, скорее первое, – для него посещение магазина было не развлечением, а лишней докукой. Он видел в одежде только нужную людям – но никак не ему самому – защиту от холода и ветра.

Они сели в ванну лицом друг к другу; Джилл сложила ладони лодочкой, зачерпнула воду, чуть тронула ее губами, а затем протянула Майку. Этим – совершенно излишним – ритуалом она напоминала ему и самой себе то, что не нуждалось ни в каких напоминаниях, что пребудет с ними до скончания веков.

– Там, в дороге, я подумала, – сказала Джилл, выплескивая воду из ладони в ванну, – какое смешное лицо было у того голого шерифа.

– Оно было смешное?

– До слез. Я чуть не расхохоталась в голос, только не хотелось привлекать лишнего внимания.

– Объясни мне, пожалуйста, почему? Я не понимаю, где здесь шутка.

– Н-ну… нет, не получится. Какой-нибудь анекдот – его объяснить можно, а тут совсем другое дело, тут слово «шутка» не годится.

– Я не грокаю, что он был смешным. – В голосе Майка слышалось недоумение. – В обоих этих мужчинах – и в шерифе, и в судье – я грокал одну только неправильность. Я точно знал, что убирать их нельзя, ты будешь сердиться, а то обязательно так бы и сделал.

– Милый ты мой Майк, – Джилл коснулась его щеки. – И совершенно правильно. То, что ты придумал, было гораздо лучше. Эти люди никогда не забудут случившегося, а в этом городке никого больше не арестуют за «оголение в общественном месте» – можно смело дать гарантию лет на пятьдесят. Поговорим лучше о другом. Мне очень жаль, что наш номер провалился. Ты же видел, сколько я билась над этой текстовкой – и так пробовала, и этак, – но ведь я-то тоже не шоумен.

– Нет, Джилл, это все я виноват. Правильно Тим говорит – не грокаю я лохов. Но поработать с карнавальщиками было очень полезно… Я грокаю, что теперь я грокаю лохов немного лучше, чем раньше.

– Не нужно называть их лохами – это карнавальщики так говорят, а мы уже не карнавальщики. Люди они, просто люди, а никакие не «лохи».

– Мне грокается, что они все-таки лохи.

– Да, милый, да, конечно, но говорить так невежливо.

– Я запомню.

– Ты уже решил, куда мы дальше?

– Нет. Когда время придет, я буду знать.

И верно, Майк всегда знал. С момента своего резкого, неожиданного перехода от послушания всем и вся к доминантности он день ото дня прибавлял в силе и уверенности. Робкий мальчик, которому было не под силу удержать на весу пепельницу и пресс-папье, повзрослел, окреп и теперь с легкостью поднимал в воздух далеко не субтильную девушку, занимаясь параллельно прочими делами. Создавалось впечатление, что его силы вообще безграничны. Вспомнить хотя бы тот случай, когда пустырь, любезно предоставленный горожанами карнавалу, превратился после дождя в болото, и в этом болоте увяз грузовик; двадцать мужиков его вытаскивали – и не смогли, а затем подошел Майк, уперся плечом, и застрявшее заднее колесо мгновенно выдернулось из грязи. Майк, конечно же, сделал вид, что имеет к тому самое малое отношение, так что никто ничего даже и не заподозрил.

А еще Джилл вспомнила, как он наконец грокнул, что неодушевленные предметы – в отличие от живых существ – можно «исчезать» безо всякой в них «неправильности». То, прежнее ограничение предназначалось только для детенышей, взрослый мог поступать по своему собственному гроканью. (Например – раздеть шерифа и судью. Или Джилл.)