Однако Серега ни в какое сравнение с ними не шел. Он и сам это прекрасно понимал и потому даже не пытался ухаживать за Антониной. Так, присматривался издалека, а она возьми да и выбери его. Впрочем, Серега оказался хорошим мужем. Его отношение к Антонине не умещалось в рамки обычной или даже необычной любви, которая, как известно, рано или поздно проходит или сменяется более основательными узами, такими как чувство долга по отношению к детям, привычка к совместной жизни, общее хозяйство и так далее. Он не переставал удивляться ее уму, красоте и тем более тому, что она предпочла его тем, кто, по его мнению, был куда достойнее. И чтобы как-то оправдать для себя все это, старался быть лучше, чем на самом деле. За два года, которые Серега прожил с Антониной, он не сказал ей ни одного поперечного слова. Не захотела она жить с тещей — Серега выхлопотал комнату в общежитии леспромхоза. Пожелала она австрийские сапоги, как у библиотекарши, — через месяц были у нее такие сапоги.
Любое желание Антонины давало Сереге шанс отличиться, и он, по возможности, старался его не упустить. Вот и здесь, в Синюхино, он оказался по той же причине.
Но странное дело, по мере того, как он втягивался в здешнюю жизнь, а точнее, в жизнь, которой жила гуляевская компания, его духовная связь с Антониной ослабевала. Там, на родине, он и дня не мог прожить без любимой жены. Бывало, поедет в дальний рейс и всю дорогу только и думает о том, как вернется домой и чмокнет ее в щеку.
Иногда случалось ему бывать в Красноярске. И всякий раз он привозил оттуда жене какие-нибудь цацки — заколки или клипсы. Подарки не бог весть какие, в табачном киоске купленные, но Антонине нравилось их получать.
Особенно крепко пришился Серега к жене после того, как она родила ему дочь. Появление ребенка стало для него настоящим чудом, и то, что к этому чуду он был причастен, приводило его просто-таки в восторг.
Но ко всему этому надо добавить, что Антонина, несмотря на свою молодость и красоту, оказалась хорошей женой и никогда не требовала от Сереги того, чего он дать не мог.
В общем, все бы хорошо, да не было у них собственного дома, то есть своей крыши над головой. Лесхоз намечал большое строительство, но его начало из года в год откладывалось, а между тем Антонина все более склонялась к тому, что ждать обещанного не имеет смысла. Все чаще переносилась она мысленно в места, где прошло ее детство, и они казались ей чуть ли не райскими кущами. В конце концов решено было переселяться.
И вот Серега приехал обживаться в Синюхино. Но здесь с ним стали происходить странные вещи. Он вдруг начал сознавать, что не принадлежит больше Антонине и даже себе не принадлежит. А виной тому был хороший человек Гуляй и его веселая компания.
После того, как Серега сошелся с Гуляем, жизнь круто переменилась. Он как будто попал на карусель. Пейзажи, дома, люди мелькали перед ним так быстро, что он не успевал их как следует рассмотреть. Гремела музыка, звонили праздничные колокола, и от всего этого захватывало дух.
Гуляй не жалел сил и средств на то, чтобы превратить свою жизнь, а заодно и жизнь своих приятелей, в сплошной праздник. Пили столичную, старорусскую, петровскую, кубанскую, имбирную, лимонную, старку, перцовку, коньяк, портвейн, розовое крепкое, яблочное крепкое, вермут и, конечно, самогон.
Серега хуже всех переносил похмелье. Гуляй ему сочувствовал и после особо лихих гулянок по утрам заходил к нему на квартиру, чтобы его опохмелить. Сначала Серега пил только потому, что не хотелось обижать человека, который так искренне желал ему добра, но потом он понял, что это не так уж и плохо, особенно если пить не до потери сознания. Выпьют люди и как-то раскрываются, тянутся друг к другу, находятся общие интересы. Оставалось только научиться пить так, чтобы не терять голову. Гуляй, тот вроде бы умел. По крайней мере, Серега никогда не видел, чтобы он засыпал за столом или валялся под забором. Казалось, его способность переносить действие алкоголя была далеко за пределом человеческих возможностей. И Ерофеич знал свою меру. Он обладал замечательной способностью исчезать задолго до того, как веселье достигало своей кульминации, а потом сокрушался по этому поводу. Соус меры не знал и знать не хотел. Пьянел он быстро, допивался до скотства, и если бы не Гуляй, то не миновать бы ему из-за этого серьезных неприятностей. Однако Соус не больно-то чтил своего благодетеля. Иногда даже казалось, что он ненавидит его и только какие-то особые интересы связывают этих людей. За глаза Соус часто намекал Сереге на то, что бригадир «мухлюет» с нарядами, рассказывал про него всякие грязные истории. Да и в глаза, особенно по пьянке, высказывал иногда такое, чего другой бы не стерпел. Но Гуляй только посмеивался.
Что же касается Сереги, то для него Гуляй был чуть ли не графом Монте-Кристо каким-то. И все, что Серега видел своими глазами, и все, что слышал про Гуляя от других людей, располагало его к этому человеку.