Чужаки

— Обычное дело, — ничуть не обиделся тот. — Не хватило выпивки, а время позднее, вот он и намылился в Калинники, там у него знакомая ларечница дома ящик портвейна держит на всякий случай. А у соседа мотоцикл во дворе и ворота нараспашку, ну, он его и позаимствовал. А дорога, сам видишь, какая — на коньках бегать можно. Тут и тверезый-то, того гляди, сковырнется, а он, говорят, лыка не вязал. На мост выскочил, а там колдобина. Его подкинуло и… Мотоциклетка на мосту осталась, а Гуляй через перила, и капец… Шею, говорят, свернул, а то бы, может, и ничего… Тебе возле конторы остановить?..

— Милиция приезжала? — спросил Серега, сам не зная зачем. — Фотографировали?

— А на кой, — пожал плечами шофер. — Это что тебе, Штирлиц?.. И так все ясно. Приедут днем разберутся, составят протокол… Кому нужно, небось уже знает.

— Слышь, Филя, — Серега вдруг вспомнил, как Гуляй называл водителя «уазика», — будь другом, подбрось меня к нему, то есть туда, где он теперь.

Мне глянуть надо…

— Постой, — задумался Филя. — Вспомнил. Ты же из его бригады…

Новосел… Вот штука… А заводной мужик был, одним словом — Гуляй.

Филя подвез Серегу к самому дому погибшего. Дверь в сени была распахнута настежь. Филя вышел из машины вместе с Серегой, но в дом входить не стал.

— Ты уж извини, — сказал он виновато, — только я не пойду. Не могу смотреть на мертвяков… Это у меня с детства.

Серега кивнул молча. Вошел в горницу. Гуляй лежал на столе, где еще недавно стояли бутылки и тарелки с закусками. Он был накрыт старым пальто поверх простыни. Казалось, человек решил соснуть, а разбирать постель поленился. И, только подойдя совсем близко, можно было определить, что это и не человек вовсе, а все, что от него осталось.

«Не может быть, — все-таки подумал Серега, глядя в лицо, похожее на лицо человека, с которым его теперь уже навсегда связала судьба. — Вроде он и не он».

Серега хотел повернуться и. уйти, но почувствовал на своем плече чью-то руку. И тут он только заметил, что в горнице полно людей. Возле него стоял Матвей Хренков, у стены на лавке сидели Ерофеич, Соус и другие мужчины, знакомые и малознакомые. Здесь же были и женщины в наспех повязанных черных косынках. Они то выходили куда-то, то снова появлялись возле покойника. А в углу, у окна, сидела сухонькая старенькая бабушка и темными пальцами разглаживала на коленках свою юбку в цветочек.

— Мужики, — сказал Хренков почти шепотом, но все его услышали, — все вы знаете, какой человек был наш Степан Иванович. А был он человек простой и мог последний грош отнять от себя и дать другому не задумываясь. Так что уж, конечно, никаких сбережений не оставил…

— Понятное дело… — раздались голоса. — Само собой разумеется…

Хренков достал трояк и сунул его под салфетку на комоде. Для почина.

Народ потянулся к комоду, а потом уже к выходу. Кто клал трояк, кто пятерку… Соус сделал вид, будто шарит по карманам, но так ничего и не положил. Ерофеич, зареванный, с трясущимися щеками, извлек откуда-то, чуть ли не из-за подкладки, два полтинника.

Серега выгреб из кармана горсть разноцветных бумажек, все, что осталось у него от аванса, не глядя положил под салфетку и выскочил на улицу.

Светало, но как-то лениво, как бы нехотя. Ветер стих, и колючая ледяная крупа сменилась мягкими хлопьями снега. Природа как будто старалась прикрыть безобразно изрытую глубокими колеями дорогу.

ИНДОНЕЗИЯ (Рассказ)

Моя бабушка и Маняша были знакомы еще по Киржачу. Маняша там родилась, выросла и работала на шелкоткацкой фабрике. А бабушка приехала туда к мужу, то есть к моему деду, который, после того как ушел с военной службы, пожелал непременно поселиться в родных местах.

Киржач, известно, городок маленький, там все друг друга знали, если не но имени, то в лицо уж точно, и чужаков примечали сразу. Но отношение к ним было двойственное. С одной стороны, местные жители АЛИ от любопытства: кто такие? зачем приехали?

А с другой стороны, как знать, кого принесла нелегкая, не приведи господь — лиходея… В Москве или, скажем, в ближайшем Владимире, где народу тьма-тьмущая, даже самый что ни на есть дрянной человек растворится и вроде ничего, а в маленьком городе простой сплетник может перевернуть всю жизнь с ног на голову.

Вот и бабушку мою встретили здесь далеко не с распростертыми объятиями.

Соседки, правда, первое время по несколько раз на день забегали к ней то за спичками, то за наперстком — все любопытствовали насчет обстановки, но ближе сходиться не спешили. «Здравствуйте», «спасибочки», «досвиданьице» и весь разговор.

Те же, кто не имел предлога заглянуть в дом к новоселам, всем своим видом показывали неодобрение, дескать, видали мы таких столичных штучек.

Когда бабушка проходила по улице в своей московской шляпке с перышком и в жакете с ватными плечами по тогдашней моде, они провожали ее такими взглядами, от которых впору синякам на теле появиться.