Чужаки

За это предложение все подняли руки. Ершов немедленно приступил к делу.

— Поднажмем, — командовал он, и под дружным напором отрывалась одна за другой доска или перекладина. Наконец дело дошло до поперечного бруса.

— Давайте! — снова распорядился Ершов и первым подставил плечо под брус верхних нар. После общего усилия брус вылез из своих гнезд.

— Таранить вот сюда, — приказал Ершов, указывая на край двери около замка. Шапочкин и Маркин с разбега ударили концом бруса. Дверь глухо ахнула, но не поддалась.

Еще несколько ударов, и между косяками и стеной появилась трещина. Все чаще и сильнее сыпались удары, пока дверь, словно изнемогая от непосильного сопротивления, не вывалилась в коридор.

Выскочив из камеры, Ершов отразил взмахом перекладины удар надзирательского тесака. Целившийся в Ершова начальник тюрьмы был отброшен к стене. Пуля задела волосы и со свистом вонзилась в стенку. Разоружив надзирателей и отобрав у них ключи, восставшие открыли все камеры и через несколько минут полностью завладели тюрьмой.

Но выход из тюрьмы был закрыт. Сбежавшийся караул оцепил тюрьму, ощетинился штыками.

Тогда Ершов приказал забаррикадировать коридор. Нары, доски, табуреты, вытаскиваемые из всех камер, вскоре образовали баррикаду.

— Теперь будем воевать, — решительно сказал Ершов.

Среди заключенных многие знали Ершова лично, некоторые слышали о нем от других. Так или иначе все признавали его авторитет и повиновались ему безоговорочно.

На вооружении восставших оказалось шесть тесаков, четыре нагана и три винтовки. Таким образом, можно было считать, что бойцы первой линии были вооружены сносно. Что касается остальных, то они запаслись выбитыми из стен кирпичами, тащили обломки досок и другие предметы, которые можно было пустить в дело.

Попытка прискакавшего отряда жандармерии взять тюрьму приступом встретила решительное сопротивление восставших.

Ершов один из первых отражал нападение. Потеряв несколько человек ранеными, жандармы прекратили атаки. У восставших было восемь раненых и двое убитых.

Прибывший в тюрьму начальник уездного жандармского управления и городской голова предложили осажденным сообщить условия прекращения бунта и выслать для переговоров своего представителя.

Встреча состоялась на лестничной площадке на виду у обеих сторон. Обозленный событиями в тюрьме и неизбежными неприятностями, начальник жандармерии зверем смотрел на вышедшего на площадку Ершова. Он уже считал, что напрасно согласился на уговоры городского головы и начал переговоры с бунтовщиками.

— Чего хочет эта мразь? — вытянув указательный палец в сторону баррикады, надменно спросил он у Ершова.

Выдержав взгляд противника, Захар Михайлович ответил с достоинством:

— Вы неправильно адресовались, господин жандарм. Мразь не здесь, а там, — указал он на присмиревших жандармов.

— Вы знаете, что это грозит виселицей? — свирепо заорал жандарм.

Ершов сделал несколько шагов вдоль площадки, глаза его потемнели от гнева.

— Нельзя ли прекратить угрозы, господин жандарм? — чеканя слова, медленно спросил Ершов. — Напрасно вы думаете, что нас можно запугать. Имейте в виду, если вы и дальше будете так разговаривать, то я не буду напрасно терять времени, — Правильно! — закричало несколько голосов из-за баррикады. — Возвращайся. Пошел он к черту…

Жандарм сбавил тон:

— Вы вынуждаете меня вторично спрашивать, на каких условиях будут прекращены организованные здесь беспорядки?

— Мы требуем, — поправив висящий на боку тесак, ответил Захар Михайлович, — чтобы сегодня же были освобождены все заключенные, которым в течение двух недель с момента заключения не предъявлено обвинение. Мы категорически протестуем против заочных приговоров и настаиваем на отмене незаконных решений. По тюрьме должно быть отдано распоряжение о постоянном снабжении заключенных книгами и газетами и о разрешении свободных свиданий с родными. Мы настаиваем также на том, чтобы заключенных по-человечески кормили.

Ершов вопросительно посмотрел на товарищей. Оттуда ответили одобрительными возгласами. Тогда, обернувшись к жандарму, он добавил:

— Как видите, мы требуем самое необходимое…

Весть о тюремном восстании в этот же день докатилась до города. На предприятиях начались митинги, объявлялись забастовки.

В железнодорожном депо, несмотря на раннее утро, третий час обсуждался вопрос о помощи восставшим заключенным. Почти каждый вносил свое предложение:

— Письмо надо написать губернатору. Потребовать, чтобы комиссию создали, — предлагал деповцам Федор Луганский. — Пусть разберутся, почему до восстания довели. Да по-мирному, чтобы без крови. Хватит и той, которую уже пролили.

— Разберутся. Держи карман шире! Разбирались волки, почему волы недовольны, многих потом не досчитались, волов-то.

На подмостки поднялся Кузьма Прохорович.

— Нам на себя нужно надеяться, на свои силы. До царя-то далеко, а до бога высоко. Нужны мы им больно! А товарищам нашим в тюрьме, наверное, и есть нечего. Я так думаю: надо на все заводы и в мастерские представителей послать. Общее требование в поддержку тюремным предъявить. Не согласится власть — объявим забастовку.