Чужбина

— Ну, здравствуй, Душан. Ты наверно слышал обо мне от своих родителей. Так что мы теперь с тобою в этом свете — братья. Мой долг — помочь тебе. И я это твердо обещаю. Работать на базаре ты больше не будешь. Забудь о нем. Сейчас мы пройдем в тот кабинет, который мне выделил хозяин комбината. Там посидишь, подождешь, пока я не закончу. Не волнуйся, жди. А когда вернусь, тогда и будем вместе с Иркином решать, к чему тебя временно пристроить. Я, ты уж извини, должен присмотреться к тебе, точно так, как и ты ко мне, а уж затем и думать о твоем будущем. Но сразу же хочу сказать, мне бы очень хотелось видеть тебя в будущем уважаемым, нужным городу, стране человеком — учителем, врачом, экономистом, строителем или специалистом этого комбината. Право выбора будет за тобой, к чему будет лежать душа. Но прежде, похоже, нам придется пройти испытание. Об этом после. Сегодня многое должно решиться и для нас с тобой, и для многих жителей этого города. Пошли.

Они прошли в выделенный ему в гостевом отсеке номер. Там оставил Душана, сказав, чтобы тот его спокойно ждал. В номере Соломона Наумовича тихо и спокойно сидела уже знакомая пара. То ли выдохлись, то ли окончательно все порешали, согласовали, но все они спокойно пили чай и предавались воспоминаниям о былых баталиях, в коих им приходилось бывать. Появление Карима нисколько не нарушило этого благодушия. Юрист гостеприимно пригласил его к столу:

— Садись, Карим Юсуфович. А мы вот притомились, «обсасывая» все возможные детали и решили перед схваткой расслабиться так, как это принято в твоей стране — за зеленым чаем, за умными разговорами и воспоминаниями. Не сомневаюсь, и у Вас тоже есть, о чем вспомнить, если, конечно, ночью не возникли сомнения и вопросы. Если таковые есть, то мы готовы принять участие в их разрешении.

Карим улыбнулся:

— Спасибо за приглашение, с удовольствием его принимаю. Насчет сомнений и вопросов, сразу же скажу — таковых не возникло, воспоминаний полно, но вот не о многом могу рассказать. Вы уж извините.

Арсений по привычке размахнулся, но вовремя остановился, погрозил пальцем:

— Опять в «соляной столб» обратишь? И где ты такому умению наловчился. Это прямо из ушу какого-то.

Карим пожал плечами и уселся на любезно придвинутый стул. Как водится, недолго помолчали, но затем Прокопий начал интересоваться его планами, методами, которыми он собирается защищаться от байских наскоков, как собирается отобрать у этого бандита, подмявшего под себя госструктуру этого края и имеющего под рукой целую бандитскую армию, комбинат. Карим был немногословен:

— Опираясь на народ, который доведен до крайней точки кипения, когда ему уже нечего терять, да и не способен он больше вернуться в феодальный век и жить в нем, всё-таки, как бы ни орали продажные писаки и СМИ, он же успел пожить по-человечески; на высоких профессионалов, умеющих решать задачи и покруче, чем разгонять «сборище обкуренных, обдолбанных», потерявших разум, совесть «полулюдей»; на разногласия и в госструктурах, и в органах, в которых процветает только небольшая верхушка, а все остальные тоже фактически нищенствуют, замордованы.

Арсений удивленно поднял брови:

— Да ты никак революцию в одном единственном районе собираешься сделать? Ты разве не понимаешь, что этот бай — порождение нынешней власти, он — столп этого режима! Неужели они дадут тебе его на растерзание?

— Не мне лично, хотя я эту тварь пристрелил бы, как собак у, но на его место придут такие же. А вот отдать его на суд народа — это дело, ведь эти подонки на всех углах вопят о главенстве древних законов. А по ним, если следовать их букве, этому упырю грозит жестокое, очень жестокое наказание. Тогда мразь не щадили и шкуру с живого могли снять запросто. А народ готов его судить, да и муллы найдутся. Он же, сволочь, и их «гнобит». Раньше-то они были опорой власти баев, а теперь их заменили СМИ. Так, что, уверен, найдутся знатоки этих законов, смогут сформулировать как надо форму наказания.

— М-да, народное «толковище», а если власть придет да разгонит это «вече»?

— Не разгонит! Те, кто может разогнать — не пойдут: там же их отцы, братья, матери, жены будут. Да и сами они еле-еле выживают в этом мракобесии. Не станут они разгонять, может и не присоединятся, но не полезут. А об «обкуренном и обдолбанном войске» заранее надо позаботиться, загнать их в крысиные норы, откуда они повылезли. Тут главное сделать все быстро, энергично, так, чтобы власть предержащая не успела спохватиться и прибыла, как в России говорится, «к шапочному разбору», когда уже всё кончено: в городе порядок, комбинат работает, люди успокоились, никого не громят, а только несколько чучел висят на главной площади.

— М-да, вот ты какой? Считаешь, как наши предки, — «На всякую болезнь зелье вырастает».

— Да, оно уже давно это зелье известно — дать толчок народу, которого довели «до ручки». Многократно проверено.

— Ну, а после-то что? Придут прихвостни собрата, начнут правёж проводить?