Чужестранка

– Правда. Завтра утром приходи ко мне, и я научу.

После этого она перестала отвечать на всякие вопросы о загадочном букете, взметнула вихрь зеленых юбок и удалилась. Мне оставалось лишь догонять ее.

Гейлис отправилась прямо к подножию холма: если дорога позволяла – бегом, а если становилось трудновато – быстрым шагом. Миновав деревню, мы двигались так примерно час, после чего она остановилась возле ручья под склоненными ивами.

Мы перешли ручей вброд и пошли в гору, собирая остававшиеся летние цветы и первые поспевшие осенние плоды, а также срывая твердые желтые грибы-трутовики, которые росли на пнях в затененных маленьких лощинах.

Гейлис поднялась по склону и исчезла в зарослях папоротника, а я остановилась, чтобы содрать осиновой коры. Отливавшие пурпуром шарики высохшего сока на бледной коре под пробивавшимися сквозь листву редкими солнечными лучами напоминали застывшие капли крови.

От наблюдений меня отвлек странный звук. Я подняла голову и посмотрела в сторону, откуда он послышался.

И вновь до меня донесся тот звук – тонкое мяуканье. Оно шло, как мне почудилось, откуда-то сверху, словно из каменистой теснины почти у самой вершины холма. Я поставила корзину на землю и пошла вверх…

– Гейлис! – позвала я. – Иди сюда! Кто-то оставил ребенка.

О появлении Гейлис возвещали треск веток под ногами и приглушенная брань: она прокладывала дорогу по холму через кустарник, росший на склоне. Она была вся красная, злая, а волосах запутались мелкие ветки и колючки.

– Зачем, бога ради… – заговорила она, но сразу перебила себя. – Боже милосердный! Положи обратно!

Она вырвала ребенка из моих рук и вернула туда, где я его нашла, – в небольшую ямку в камне. Ямка была гладкая, похожая на купель, меньше ярда в поперечнике. Сбоку от нее стояла небольшая деревянная чашка, наполовину наполненная свежим молоком, а в ногах у ребенка лежал букет полевых цветов, перевязанный красным шнурком.

– Но ведь он болен! – протестующе воскликнула я, снова наклонившись к ребенку. – Кто посмел оставить больное дитя?

Невооруженным глазом было видно, что ребенок был тяжело болен: сморщенное личико позеленело, под глазами пролегли темные тени, маленькие кулачки слабо двигались под пеленкой. Когда я взяла его на руки, он вяло обвис. Поразительно, но у него еще находились силы на крик.

– Его родители, – сухо ответила Гейлис, взмахом руки отгоняя меня. – Не трогай. Идем отсюда.

– Родители? – возмутилась я. – Но…

– Это оборотень, – раздраженно сказала Гейлис. – Оставь его в покое, и пойдем. Быстрее!

Она юркнула обратно в подлесок, потащила меня следом и держала за руку до самого низа склона, несмотря на мои выраженные протесты. Мы обе запыхались и покраснели, но остановить ее я сумела только у самого подножия холма.

– Что происходит? – поинтересовалась я. – Мы же не можем оставить недужного ребенка прямо так, под открытым небом? И о чем ты говоришь, когда называешь его оборотнем?

– Это оборотень, – с прежним раздражением сказала Гейлис. – Не знаешь, кто такой оборотень? Когда эльфы крадут у людей ребенка, взамен оставляют своего. Такого подменыша легко опознать: он постоянно беспокоится и кричит, не розовеет и не растет.

– Это я, разумеется, знаю, – ответила я. – Но ты же не веришь во всю эту ерунду, Гейлис?

Внезапно она окинула меня странным настороженным взглядом, но почти мгновенно расслабилась, и лицо приобрело обычное, слегка циничное, насмешливое выражение.

– Нет, не верю, – согласилась она. – Однако местные верят.

Она тревожно подняла глаза вверх, но от каменной расселины больше не слышалось ни звука.

– Поблизости, должно быть, прячутся родители. Пошли отсюда.

Я с неохотой дала увести себя к деревне.

– Почему они его туда положили? – спросила я, пока, сидя на камне, снимала чулки, чтобы перейти ручей вброд. – Надеются, что придут эльфы и его вылечат?

Я все еще переживала за младенца: он был очень серьезно болен. Я не знала чем, но, возможно, могла бы помочь.

А что, если довести Гейлис до ее дома, а самой вернуться? Только следует поспешить. На востоке в небе светлые дождевые облака мягко темнели на фоне окрашенных пурпуром сумерек. Горизонт на западе еще светился розовым, но оставалось ему не больше получаса.

Гейлис перекинула плетеную ручку корзины из ивового прута через голову на шею, приподняла юбку и, ежась, зашла в холодную воду.

– Нет, – ответила она. – Вернее, да. Это один из тех заколдованных холмов, где опасно спать. Если там на ночь оставить подменыша, эльфы придут и заберут его, а настоящего ребенка вернут.

– Но никого они не вернут, потому что это не оборотень, – сказала я, когда ко мне вернулось дыхание, пропавшее от ледяной воды. – Это просто больной ребенок, который, скорее всего, не выживет после ночи под открытым небом.

– Не выживет, – согласилась Гейлис. – К утру он умрет. И я молюсь, чтобы было так, что никто нас не заметил.

Я замерла с туфлей в руке.

– Умрет! Гейлис, я иду обратно. Я не могу его там бросить.

И я вновь отправилась в ручей.