Чужестранка

– Никто не может служить двум господам одновременно, тем более женщина. Если тот брак был истинным, а этот, – он опять кивнул на гостевое крыло, – лишь временной привязанностью, то долг приказывает вам вернуться. Но вас связал Господь, и я полагаю, что вы обязаны посвятить себя шевалье. Теперь о другом вопросе: как вам следует себя вести. Это требует дискуссии.

Ансельм вытащил ноги из воды и вытер их подолом.

– Предлагаю перенести наш разговор в кухню. Надеюсь, брат Евлогий не откажет нам в теплом питье.

Подняв с земли упавший кусочек хлеба, я покрошила его рыбам и тоже стала обуваться.

– Вы не можете себе представить, насколько легче мне стало после того, как мы с вами об этом поговорили, – сказала я. – Тем не менее мне не до конца верится, что вы восприняли мой рассказ как правду.

Он пожал плечами и, пока я завязывала грубые шнурки сандалий, вежливо держал меня за руку.

– Ma chère, я слуга того, кто умел увеличить число хлебов и рыб[60]. – Он улыбнулся и кивнул на пруд, в котором по-прежнему подбирали крошки карпы. – Тому, кто исцелял болящих и воскрешал мертвых. Отчего же мне удивляться тому, что предвечный Господь по собственной воле переместил молодую женщину сквозь камни, стоящие на земле?

Я решила, что сказанное в любом случае предпочтительнее прозвища «блудница вавилонская».

Кухня в монастыре была очень теплым местом, напоминавшим пещеру; от векового жирного дыма купол потолка стал полностью черным. Брат Евлогий, сунувший руки в чан с тестом по локоть, приветственно кивнул Ансельму и по-французски попросил одного из братьев накормить нас. Мы нашли место в уголке, удаленном от поварской суеты, и уселись там с двумя кружками эля и тарелкой с пирогом. Слишком занятая собственными мыслями, чтобы есть, я подвинула тарелку ближе к Ансельму.

– Позвольте мне спросить вас следующим образом, – начала я, аккуратно подбирая выражения. – Как вы думаете, если бы я, к примеру, знала об опасности, угрожающей большому числу людей, должна ли я попробовать ее предотвратить?

Ансельм автоматически утер рукавом нос, потекший в теплой кухне после холодного двора.

– Вероятно, да, – ответил он. – Однако это зависит от массы обстоятельств. Скажем, велик ли риск лично для вас, имеете ли вы другие обязательства, а также насколько велики шансы на успех?

– Не знаю ни о каких подобных обязательствах, конечно же, кроме моего долга перед Джейми. Однако он относится к этому большому числу людей, которым грозит опасность.

Ансельм отломил кусок горячего пирога и протянул мне. Я так глубоко задумалась, уставившись в кружку, что даже не заметила этого.

– Я убила двоих человек, – начала я. – Если бы не я, у каждого из них могли родиться дети. Они могли совершить…

Я растерянно отодвинула от себя кружку.

– Кто их знает, что они могли в жизни совершить. Я могла повлиять на будущее… да я точно на него повлияла, но не знаю как, и это меня пугает.

Ансельм хмыкнул и махнул рукой бежавшему мимо нас монаху; тот сразу же притащил новый пирог и еще один кувшин эля. Ансельм наполнил наши кружки и только после этого заговорил:

– Одну жизнь вы отобрали, а чью-то другую спасли. А скольких больных вы вылечили – это те люди, что без вашей помощи умерли бы! И это тоже оказывает влияние на будущее. А вдруг человек, которого вы спасли, впоследствии сделает нечто очень злое? Разве в этом будет ваша вина? Разве вы могли допустить его смерть, даже учитывая это обстоятельство? Разумеется, нет.

Для большей убедительности Ансельм даже постучал по столу кружкой.

– Вы говорите, что опасаетесь совершить здесь какие-то поступки, поскольку боитесь повлиять на будущее. Мадам, это нелогично. На будущее влияют все поступки каждого из нас. Если бы вы остались там, у себя, ваши поступки, без сомнения, оказывали бы на течение событий не меньшее влияние, чем они повлияют на него здесь. Вы несете за них такую же ответственность, что несли бы там, – в той же мере, что и все остальные. Есть лишь одна разница: здесь вы точнее понимаете, какие именно последствия повлекут ваши поступки, а там у вас такого преимущества не имелось бы.

Он покачал головой и уверенно глянул на меня через стол.

– Пути Господни для нас неисповедимы, что прекрасно. Вы правы, ma chere, церковь не могла предвидеть ситуации вроде вашей, поэтому единственное, чем вы можете руководствоваться, это ваше собственное разумение и помощь Божья. И я не смею учить вас, что вы должны делать и чего не должны. У вас есть свободный выбор – как и у любого человека на земле. А история, как мне кажется, представляет собой совокупность всех поступков человеческих. Отдельных рабов своих Бог наделяет возможностью влиять на судьбы многих других. Возможно, вы одна из них, а возможно, нет. Мне неизвестно, почему вы здесь оказались, и вам это неизвестно. Похоже на то, что мы оба никогда этого не узнаем.

Он насмешливо вытаращил глаза.

– Порой я сам не имею представления, для чего я тут!

Я рассмеялась, а он пригнулся ко мне через стол, и его лицо оказалось возле моего.