Чужие деньги

Папиросная бумага на ощупь совсем как шелушинки от шишек, которые собирали они с братом Борей в детстве, в парке, просвеченном солнцем… Какой долгий день. И как хочется прилечь и отдохнуть. В джакузи… Джакузи — совсем не подходящая для этих целей ванна, но что поделать, если другой нет? Ледяная вода. Словно невзначай, словно играя лезвием, Лиза протянула им вдоль пухлой возвышенности основания большого пальца. Вначале никакого следа, потом по всей длине проступила кровь и заструилась по запястью, по предплечью. Боль тоненькая, волосяная, въедливая, а в общем, переносимая. Несравненно больше, чем металлическая острота лезвия, ее пугал ожог от холодной воды. Не пустить ли напоследок тепленькой? Едкий волосок все еще раздражал основание большого пальца, но боль ощущалась как терпимая, почти утешающая. После изнурительного дня — лечь и уснуть. И не заметить своего исчезновения.

Капая на пол кровью из рассеченной руки и не обращая на это внимания, Лиза ломала голову над одной проблемой: теплая вода или холодная?

Только одно это еще ее волновало. Только одно…

45

Савва Сретенский был умнее и опытнее Татьяны Плаховой. В дни своей бурной юности он зазубрил наизусть: если тебя спрашивают об убийстве, непременно задай контрвопрос: «Какое убийство?» Не для того, чтобы потянуть время, и не затем, что собираешься уходить в глухую несознанку, а просто — пусть сами скажут! В послужном списке человека со стажем убийство не бывает одним, и если признаваться в тех, о которых следователь еще не знает, можно попасть по-крупному.

На сей раз он избежал необходимости в контрвопросе. Ему предельно ясно дали понять, что следствие интересуют его отношения с Питером Зерновым, чье убийство навело в Америке и в России великого шороху. Того, что отношения были, Савва не отрицал.

Ну просветил заморского журналюгу относительно некоторых особенностей современного русского блатного мира, привел в пример некоторых прежних товарищей, фамилии которых охотно назовет. Им безразлично, они все по тюрьмам да по лагерям…

— С какой целью угрожали Зернову?

— А я угрожал? — сделал Савва недоуменные глаза.

От навязчивого дежа вю зазвенело в висках: надо же, ведь что-то похожее уже было, словно тень прошлого, которое он забыл… Нет, не забыл, помнит отлично. Май девяносто пятого. Он так же недоумевал по поводу того, кому понадобилось устраивать, разборку на складе компании «Росводоприбор», а его ошарашили заявлением, что располагают видеозаписью этой разборки, где он, Савва, играет главную роль. Тогда он сорвался, выдал себя, а видеозапись, потом выяснилось, была мутная, неясная, то ли он на ней, то ли кто другой… Теперь он такой ошибки не сделает. Не подловишь!

Заявление, что следствие располагает пленкой, на которой Савва изрыгает Зернову угрозы по служебному телефону, босс центральной московской группировки встретил во всеоружии.

— Давайте вместе прослушаем пленочку, — повел густой бровью он.

Собственный голос, отчетливо выговаривающий слова разной степени грязноватости, Савва выслушал все с тем же видом вежливого недоумения.

— Ты про кого надо пиши в своей заграничной цидульке, а про кого не надо, уж ты завяжись. Есть люди, за которыми стоят серьезные люди, — вслух процитировал Савву следователь. — Что же это за серьезные люди, по заданию которых вы сделали Питеру Зернову последнее предупреждение? И ведь смотрите, как получается: действительно, оно оказалось последним…

— А никаких серьезных людей нет, — вяло откинулся Савва на спинку железного, намертво прикованного к полу стула — элемент, сохранившийся, должно быть, в современном уголовном розыске от средневековых судилищ. — Я хотел придать себе важности, а главное, воспрепятствовать Петру написать обо мне не то, что надо.

— «Не то, что надо» — это как?

— Ну я же признался, мы с ним беседовали о том о сем… На словоохотливость меня повело, наболтал лишнего.

— Про русский бизнес, от которого Питер Отпугивал инвестиции своими публикациями?

— И про это тоже. Но это мое мнение. Исключительно мое.

Савва слегка расслабился. В данный момент за ним стояли действительно серьезные люди, он чувствовал их дыхание своей толстой спиной. Все зависело от его поведения: поведешь себя умно — спасут, глупо — сдадут. Накануне допроса, в камере, он обдумывал стратегию и тактику, чтобы вести себя умно, но, не зная, в чем его обвиняют, не мог состряпать ничего дельного, кроме того, чтобы действовать по обстоятельствам, придерживать язык и чутко прислушиваться к направлению ветра. Если пленка — это все, что у них наработано, Савва считай что на свободе.

Но свобода — капризная дама… Умозаключив по Саввиному долгому молчанию и скупым ответам, что уязвить его имеющимися данными не получается, следователь, игнорируя его, поднял телефонную трубку и набрал номер.