Чужие деньги

— Речь шла об инвестициях, в которых наша родина так нуждается сейчас. Я прямо спросил: «Герхард, почему немецкий капитал упорно отказывается вкладывать деньги в русский бизнес?» И получил в ответ: «Сергей, я призываю их делать это, но от всех слышу: имеет ли смысл вкладывать наши деньги, когда их отберет президент и растащат его приближенные, в то время как на нужды промышленности не пойдет ни гроша». Естественно, я не мог не спросить, каким образом у него сложился до такой степени непривлекательный образ России как поля инвестиций. И что бы вы думали? — Сергей Геннадьевич выдержал ораторски грамотную паузу — не паузу даже, а как бы сожалеющий вздох о тех, кто посягает на образ России. — Оказывается, здесь вина журналистов, причем в первую очередь иностранных. К моему прискорбию, таким оказался небезызвестный Питер Зернов. Вначале после своего прибытия, как вам известно, он сотрудничал с нами, результатом чего явилась нужная и своевременная книга «Сицилиец у власти», но теперь он раскрыл свое истинное лицо. Прикрываясь русским эмигрантским происхождением, втираясь в доверие облеченных властью людей, Зернов опубликовал ряд статей, представляющих российское государство в искаженном, непривлекательном свете. Стоит ли далёко ходить за примерами, когда я сам, — смущенно-доверительный смешок, — оповещен, что в случае моего назначения президентом нефтяной компании «Российская нефть» я должен буду ждать разоблачительного материала о моих доходах и биографин. Вы сами понимаете, глубокоуважаемые гости, что в моем положении может очутиться каждый из вас, пока по российской земле — нашей земле! — разгуливают Зерновы.

Под аплодисменты сойдя с трибуны, Свечников, на висках которого выступил пот, наклонился к Савве: — Максимыч, останься. Надо переговорить…

— И вы организовали взрыв?

— Никакого взрыва! — Савва клятвенно прижал обе ладони туда, где в его пухлой груди должно было биться сердце. — Мне велели только припугнуть. Только припугнуть!

— А как же взрывное оборудование, пропавшее со склада? Специальные пассатижи?

— Не видел я никаких пассатижей!

— И Феофанова, выходит, в глаза не видели?

— Феофанова? Видел, — неожиданно утихомирился Савва. — По-моему, он по фазе сдвинутый. Идейный сдвинутый, что еще хуже. Вот его и допрашивайте. Может, он Зернова по собственной инициативе пришиб. С него станется.

46

Все раны на земле заживают. Все страсти угасают, рано или поздно. Что же дальше? Спокойствие. Зима — синоним спокойствия. Белые стены, белая заснеженная равнина за окном в белой раме. Рамы кажутся легкими, пластмассовыми, представляется, их можно открыть одним пальцем, но они начисто лишены ручек, в точности как двери. Стекла — антиударные: скорее размозжишь о них голову, чем разобьешь стекло. Кровать и стулья — неподъемно-тяжелые. Стандартное оборудование палаты для психически больных с наклонностью к суициду. Единственное, что выбивалось из общего ряда, — компьютер. Это было первое, о чем попросила Лиза Плахова, когда наконец-то начала заговаривать с окружающими. И несмотря на то что один из суетившихся вокруг нее врачей был против, потому что искренне считал, будто Лиза психически заболела и пыталась покончить с собой по причине чрезмерного увлечения виртуальной реальностью, другой удовлетворил просьбу, так как был безмерно рад, что больная высказала хоть какое-то общественно приемлемое желание. До этого она только упрекала окружающих в том, что ее спасли. Но гуманность общества не простирается так далеко, чтобы приканчивать тех, кто по тем или иным причинам не сумел завершить самоубийство, а потому, чтобы утешить Лизу, пришлось ограничиться компьютером. Правда, кажется, она утеряла прежний напряженный интерес к нему. Вместо того чтобы сидеть за компьютером или листать регулярно приносимые газеты и журналы, больная предпочитает часами лежать, уставясь за окно или в потолок и размышляя… о чем, непонятно.