Чужие крылья-3

Зайцев в овраге искать не стоило - по всей вероятности местная живность давно разбавила своими калориями скудный рацион бойцов БАО. Значит, нужно было идти дальше - за рощу, за утопшую в грязи дорогу и заросший бурьяном лугом. Там темнело убранное и неразделанное подсолнечное поле. Там должен был быть заяц.

Виктор, срезая угол, вернулся на аэродром. Прошел мимо тополей, мимо низеньких, сваленных из кусков позеленевшего ракушечника межевых оград крайних домов. У кладбища непроизвольно притормозил, кося взглядом на свежие бурые холмики. За месяц могил здесь прибавилось - черные деревянные кресты разбавились зелеными фанерными пирамидками. Здесь лежали и его бойцы: погибшие еще в небе Камошня, разбившийся при посадке, Молокин. Одна пирамидка высотой выделялась среди прочих. Под ней похоронили Иванова. Ходил слух, что его, как Героя, будут хоронить в ближайшем райцентре, на главной площади. Но благоразумие победило. Он вспомнил, что Ивану сегодня девять дней и, вздохнув, пошел дальше.

Снега, несмотря на декабрь месяц толком не было. Снегопады были редки, непродолжительны и в итоге лишь добавляли слякоти. Грязь липла на старенькие, надеваемые исключительно на непогоду кирзачи, превращая их в гири. Пришлось свернуть с дороги в бурьян. У рощи шел настороже, ежесекундно ожидая встречи с дичью. Потом минут пять ждал, пропуская маршевую колонну. Серые солдаты в серых шинелях месили жижу дороги, по щиколотку проваливаясь в грязь. На авиационного старлея с дробовиком наперевес они смотрели с безразличным отупением.

Заяц поднялся метрах в десяти, прямо на вершине плоского, невысокого холма. Поднялся с шумом и треском, мелькнул серым задом меж коричневых стеблей подсолнуха и рухнул скошенный дробью. "Зауэр" не подвел, зверек забил в агонии лапами, пачкая шкуру об сырую землю, упокоился лишь в сшитом из противогазных сумок ягдташе. Начало было положено.

Он исколесил поле вдоль и поперек, но больше никого не встретил и уныло повернул обратно. При нынешнем обилии зверья один заяц в качестве трофея смотрелся несолидно, не показывал в Викторе добытчика. Вновь идя мимо рощи, он сетовал на расплодившееся племя браконьеров - любителей зайчатины, обтирающий законный кус у настоящих (к каковым себя причислял) охотников.

Грохнуло резко и неожиданно. Грохнуло близко. Что-то быстрое, шелестящее ослепительное, пыхнуло сзади, настигая, и он не раздумывая, диким, рвущим жилы прыжком метнулся вбок. Не успел. Шелест накрыл его и краем зрения Виктор успел увидеть, его догоняет какая-то невероятная удивительно красивая, светящаяся серебристым светом сеть. Он еще успел закричать, как все погасло...

...Виктор почти увернулся. Серебряная светящаяся паутина накрыла краем, сдавила, придушила, потащила в себя, а он не хотел. Он орал, упирался, полз, цепляясь несуществующими руками в несуществующий чернозем. Полз, стараясь вырваться, все равно куда, лишь бы подальше от этих серебряных объятий. Сил не было давно, да их и вообще не было, а он все полз на одних морально-волевых, ведь кроме них ничего и не осталось. Паутина пеленала, давила, гасила остатки сознания и ее серебристое мерцание заменяло явь...

Это походило на нарезку из фильма, на киношный трейлер, с секундами активного сюжета и длинными заполненными пустотой паузами. Обретая сознание в серебристом блеске паутины он видел и чувствовал себя...

Себя, потеряно бредущего машине, волокущего следом ружье. Бредущего под стеной дождя, чувствуя налипшую на берцы грязь, чувствуя текущую по лицу воду. И непонятно было то ли это дождь, то ли слезы. Видел скачущую в свете фар дорогу, слышал завывание насилуемого мотора и помнил дикий холод в салоне. Видел обшарпанные стены съемной квартиры и от их серого вида из горла рвался истеричный смех. Тоска выгрызала нутро и хотелось выть на луну. Картина ускорялась, и дни мелькали секундами, но секунды эти были одинаковы, как братья близнецы и наполнены одной лишь тоской. Тоску заглушала водка, заглушала, но не гнала прочь. А потом, с плоского пластика монитора, он увидел себя. Веселого, сильного, улыбающегося. Черно-белого. И тоска почему-то сменилась страхом. И водка уже не помогала, и последним был холодный привкус металла во рту и тупой, удар в нёбо...