Чужие лица (СИ)

Это утро удивительным образом отличается от предыдущего — Пашка просыпается сам за пять минут до будильника. Выключает тот за ненадобностью, соскальзывает с кровати, поднимает упавшее на пол одеяло и тихо одевается. На диване матери — клубок из подушек, одеяла и двоих людей. Мирон, почувствовав чужой взгляд, приоткрывает глаза, осторожно кивает в знак приветствия — боится задеть Олесю, чья голова покоится на плече. Вслушивается в ее спокойное дыхание, убеждаясь, что та все так же крепко спит, приподнимает бровь с немым вопросом «который час». Пашка подходит ближе, демонстрирует экран телефона с цифрой восемь, на что Мирон снова чуть заметно и благодарно кивает. Подросток отходит, продолжив собираться в школу, кормит кошку и, все так же стараясь не шуметь, выходит на улицу. Полунин же, решив, что может поспать еще немного, снова закрывает глаза и чуть крепче сжимает женщину в своих руках.

Олеся просыпается от ощущения жара и объятий. Никакого личного пространства, они с Мироном делят его на двоих. Пашкина кровать пуста, Мишка дремлет на подушке сына. Женщина пытается аккуратно выбраться из горячих рук, чтобы посмотреть на время — у нее выходной, а Мирону сегодня на работу, и будет нехорошо, если он проспит. Свет от окна не помогает определиться — сумрачно. Не получается слезть с дивана незаметно — мужчина, почувствовав движение, просыпается.

— Доброе утро, — тянется всем телом и водит затекшими мышцами предплечья. Сущая ерунда по сравнению с тем, что можно лежать вот так, тесно прижавшись.

— Доброе. Я вчера уснула, да? — Олеся чуть морщится от того, как хрипло звучит ее голос.

— Мг-хм, — утвердительно.

— И тебе пришлось меня переносить? Какой стыд, — Войтович закрывает глаза руками, но ненадолго — Мирон отводит их, пытаясь понять причины ее беспокойства.

— Перестань, ты вчера перенервничала, и то, что уснула, вполне естественно. И ты не такая уж тяжелая, как думаешь. — Олеся снова поражается его умению читать мысли, у нее так не получается. — Пашка проснулся вовремя и уже ушел в школу, а я решил провести это утро с тобой, работа никуда не убежит.

— Не волк? — вспомнив поговорку.

— Точно, — улыбается Мирон и снова крепко обнимает любимую женщину, притираясь к ее бедру утренним возбуждением.

— Кажется, у тебя там… — Олеся крутит указательным пальцем в воздухе, чувствуя, как щеки заливает румянец.

Мирон негромко смеется и еще теснее притирается, беззастенчиво целует в шею, наслаждаясь такой желанной близостью.

— Называй своими словами, лисенок. Это доказательство моего желания. У тебя, конечно, оно не может быть так явно выражено, но все же, надеюсь, имеется.

Олеся прячет лицо, тычет носом куда-то под ухом мужчины — там вкусно пахнет одеколоном с древесными нотками, хоть никогда не отрывайся. Небольшая щетина колет кожу, что лишь добавляет ощущений. И все же…

— Не люблю заниматься сексом сразу после сна — мне надо, по меньшей мере, посетить туалет и ванную. А еще лучше выпить чашку кофе, чтобы окончательно проснуться.

Олеся понимает, что дразнит Мирона, но ничего не может с собой поделать. Ей и так очень непривычно было проснуться рядом с ним дома, ей требуется хотя бы пять минут передышки, побыть одной, чтобы собраться с мыслями, убедиться в реальности происходящего.

Полунин помнит прошлое утро наедине — тогда Олесе ничего не мешало, значит, дело не в гигиене, точнее, не только в ней. Он осторожно отстраняется и встает, выпуская женщину из постели.

— Иди первая, я пока кофе сварю.

— И не предложишь потереть спинку? — снова дразнит, испытывая то ли на прочность, то ли на терпение. Он отпускает ее, а значит, понимает, что ей нужно.

— Ну, мы же взрослые люди и понимаем, что секс под водой — не так уж удобно, да и я уже обещал тебе кофе, — пожимает плечами Мирон, трогая пятками холодный пол и наблюдая, как Олеся достает из шкафа полотенце и комплект белья. Ему самому не хочется надевать вчерашние брюки, но, за отсутствием чего-то другого, приходится.

Когда Олеся заходит в кухню, ее ждет чашка с дымящимся напитком и пожаренный в молоке и яйце сладкий батон.

— Не помню, когда сама делала такой завтрак, а ведь раньше любила, — Олеся принимается за еду, наблюдая за гостем, который, как оказалось, уже довольно неплохо освоился в ее кухне. Почему-то этот факт не напрягает.

— Просто это единственное, что я могу сделать, — извиняющимся тоном отвечает Мирон, уже допивая свой кофе. Есть не хочется. Его голод не имеет отношения к еде. Любуется Олесей, которую не портят даже мокрые волосы и безразмерная длинная футболка, запоминает образ. Не ждет, когда она доест, идет в ванную, чтобы встать под прохладные струи, остужая свое желание. Не должен наседать, знает, но как это непросто. Возвращается в комнату спустя десять минут, брюки в руках, на бедрах влажное полотенце.

Олеся сидит на диване с ногами, прикусывает нижнюю губу и смотрит на Полунина, ожидая от него действий. Корит себя за собственную трусость. Боится.

— Я все испортила, да?

Мирон садится рядом, обнимает за плечи.