Чужие лица (СИ)

Дом. Это место ее детства и юности, семейный очаг. Олеся обнимает мать и не перестает удивляться тому, как быстро та стареет. Про себя. Вслух она говорит, что доехали хорошо, что привезли все необходимое и что очень скучали. Она вдыхает запах пирожков с капустой, борща, печеных с медом яблок и чая на травах. Пахнет домом. Родное тепло пробирается под кожу и мягко согревает. После сытной трапезы неумолимо клонит в сон. Или это опять таблетки?

Проснувшись, Олеся и Паша помогают с последними приготовлениями к зиме, дел еще очень много, как оказалось. Только поздним вечером они снова собираются за столом, довольные и уставшие. Пашка быстро ужинает, потому что понимает, женщинам надо поговорить наедине. Да и у него есть неоконченное дело. Он лезет на чердак, где много играл, когда был маленьким, чихает от пыли, рассматривает свои старые игрушки, а затем всё же утыкается в телефон. Алена не против куда-то пойти вместе через несколько дней, а значит, надо продумать маршрут и посоветоваться с Сашкой, у которого перед самыми каникулами случился первый секс. Пашка не хочет быть в отстающих. Засмеют в классе.

Его мать и не догадывается о том, что в голове у сына. У нее самой сейчас там всё очень непросто. Она рассказывает, наконец, маме о последнем визите бывшего мужа, плачет у нее на плече, корит себя за собственную глупость. Она ждет поддержки и получает ее в полной мере, только от мамы такую можно получить — разделенные на двоих слезы, желание уберечь от всех проблем, защитить, а, не сумев, находить самые правильные и нужные слова.

Наплакавшись до икоты, запив соль и горечь сладким чаем, мать и дочь сидят в кухне, обнявшись, не размыкая рук. На столе, будто немым упреком, лежат скомканные белые салфетки, пустые чашки и открытая коробка шоколадных конфет, привезенная из Петербурга. Олеся сидит за столом уже несколько часов, но не идет на улицу, чтобы покурить. Успокоение ей дарит мама.

— Сергей не заслуживает второго шанса, однако только Бог — ему судья. Неизвестно, как у него сложится с новыми отношениями. Но, раз он продолжал таскаться к вам, значит, не все там так уж гладко, — резюмирует пожилая женщина.

— Он хотел усидеть на двух стульях, мам…

— Да, но не учел, что первый уже сломан им же самим. И упал. А потом стал винить не себя, а стул. Это не мужской поступок. Это эгоизм. Даже подлость. Тьфу, ненавижу такой тип людей. Я, когда вы только начали встречаться, и предположить не могла подобное развитие событий. Ведь такая была любовь… Если бы знала, ни за что бы тебя не отпустила к нему. Единственным плюсом этого брака стал Павлик. А остальное… — машет рукой.

Олеся вертит в руках почти пустую кружку, на дне плавают чаинки. Она рассматривает их и сравнивает с ними себя — такая же неприкаянная, использованная, годится только для помойного ведра. Ну, или для дедовского способа лечения ячменя.

— Я желаю ему счастья. Правда. Может быть, его новая жена будет любима дольше, чем я, а ребенок получит внимание и заботу.

— Такие люди не меняются, дочка, — мама, вздохнув, начинает убирать со стола.

— Сиди, я сама, — останавливает ее Олеся, собирая мусор. — Самое обидное, что я уже не знаю, как жить одной. Чувствую себя выброшенной из лодки посреди озера. И умом я понимаю, что надо грести, чтобы выжить, но тянет на дно…

— Ты не одна, — возражает мать.

— Да. Есть Пашка и ты… Я каждый день заставляю себя просыпаться только ради вас. И все же, понимаешь, он — подросток, у него уже своя жизнь: девочки, футбол, друзья, учеба… А ты живешь здесь и переезжать не хочешь…

— Ты тоже возвращаться сюда не собираешься, но я ведь и не требую, — мама пожимает плечами. — Тебе нужно работать, а Пашке — учиться. И в Питере с этим гораздо лучше, чем в нашей деревне. А мне что там делать? Сидеть в квартире перед телевизором? Нет, у меня здесь подруги, бывшие ученики, которые приводят ко мне уже своих детей, огород. Нет, я никуда не поеду, не проси. Вон, помнишь тетку Лиду? Хотя, откуда? Она с нами не общалась практически, только с твоей двоюродной бабушкой Машей иногда переписывалась. Так вот. Она когда-то, как и ты, уехала в Ленинград учиться, там так и осталась, все время работе посвящала, чтобы на жилье накопить. В итоге мужа нет, детей нет, родных пораскидало по свету. Я так не хочу.

— А бабушка Маша еще жива? — спрашивает Олеся, вспоминая о дальней родственнице.

— Да, все так же в Смоленске, тоже детей Бог не дал. Муж умер пару лет назад. Я ее звала к себе, но она не хочет. Тоже свой круг общения уже, бывшие коллеги с завода помогают… В общем, я к тому, что у тебя есть, ради кого жить. Живи. И крест на себе не ставь. В наше время и в сорок рожают нормально…

Олеся улыбается.

— Ну, ты скажешь! Рожают. Да, конечно, только как-то я не вижу для себя подобной судьбы. Чтобы родить, надо сначала найти от кого забеременеть.

Мама уже на пути в свою комнату останавливается.

— Кто знает. Может, найдется тот, от кого захочется опять сделаться матерью. А нет, так Пашка бабушкой сделает.

Олеся крестится.

— Боже, спаси и сохрани. Пусть хотя бы институт окончит…