Чужие лица (СИ)

Женщины, еще раз обнявшись, расходятся по своим комнатам. Олесе не спится, она смотрит в окно и думает о том, как сложилась ее судьба. Не особо удачно, если честно. Только можно ли валить все свои неудачи на судьбу, ведь мы тоже, по идее, ее творцы? И что нужно сделать, чтобы исправить ошибки прошлого и изменить будущее? Ночь не дает ответов, она здесь темнее, чем в Питере, а звезды — больше и ближе. Жаль, все равно нельзя коснуться.

***

В столовой детского дома пахнет выпечкой и чистящими средствами. Звенит ударяемая ложками посуда, то и дело раздается строгое «поторапливайтесь».

— Как думаешь, нам разрешат присутствовать на игре? — Вика кусает зеленое яблоко и морщится. — Кислятина.

— Думаю, да. Антон Владимирович сказал, что уже договорились об аренде поля при школе олимпийского резерва, — Никита смотрит на сестру и меняется с ней фруктами, у него — нормальное, ничего, что уже со следами его зубов.

— А если дождь? — жуя.

— Там есть крыша над сидениями, а на поле искусственное покрытие. Игра в любом случае состоится.

Вика съедает все до палочки и задумчиво крутит ее в руке.

— Как думаешь, может, там обратят на тебя внимание? Ведь, наверно, будут родители игроков команды-соперника, а ты всегда выделяешься на поле.

Ее брат злится.

— Тебе так кажется. Просто ты на меня смотришь больше всего. Да и, если обратят, без тебя я никуда не поеду. Даже не надейся избавиться от меня таким способом.

— Никит…

— Все, мелкая. В нашей семье я мужчина, и мне решать. Доела? Тогда пойдем.

7

— 7 -

Осенью, пожалуй, больше всего хочется тепла. Не зимой, потому что люди за полгода уже привыкают к холоду, а именно осенью. И время себя странно ведет, вроде и утекает сквозь пальцы, но при этом дает в полной мере насладиться всеми "прелестями" сезона.

Олеся переступает через лужи, обходит те, что больше, мысленно перечисляя, что нужно купить в магазине. Надо было записать. После окончательного, как ей кажется, разрыва с бывшим мужем, первых полученных алиментов, небольших, так как с официального оклада, но греющих душу, можно себе позволить купить не только необходимое, но и что-то просто для себя. Проблема лишь в том, что ей не хочется. Ничего, от слова "совсем". Радость перестали приносить даже сладкие булочки и шоколадные конфеты. Одна польза от всего этого — старые джинсы снова по размеру.

Дома Пашка играет в компьютерные игры на планшете. Он лежит в развороченной кровати, закинув ногу на ногу, чем-то чрезвычайно довольный.

— Привет. Пакеты отнеси, пожалуйста, пока я раздеваюсь, — Олеся присаживается на стул в прихожей, тянет "собачку" на молнии сапога. Аккуратно, чтобы не сломать.

— Сейчас, — раздается из комнаты, а слышится "потом".

— Не сейчас, а сей час, — обозначая интонацией свое недовольство, Олеся бросает взгляд на сына, — это несложно сделать, если оторваться от игры.

Пашка что-то ворчит себе под нос, но встает и относит покупки, выкладывает их на стол, хватает колбасу и, отрезав кусок, начинает есть.

— Эй! Не жирно ли? Хлеб возьми.

— Так вкуснее, — протестует подросток, заталкивая последний кусок в рот и сбегая в комнату.

Олеся моет руки, удивляясь тому, как меняется сын. Ее вины в том, что она — не мужчина, нет. И всё же ей кажется, что она может быть лучшей опорой, большим авторитетом, матерью и отцом одновременно. Не может.

— Уроки сделал? — традиционный вопрос.

— Да, мам, — увлеченный игрой, Пашка не выходит и ничего не рассказывает.

Проверить очень хочется, но она не решается, не первый класс сын посещает, да и всегда можно увидеть оценки в дневнике. Благо, он теперь электронный, не подделать баллы, как раньше. Олеся принимается за приготовление ужина, ставит кастрюлю с водой на плиту, чтобы сварить бульон. Тот уже кипит, когда она берется за чистку овощей. Луковая шелуха летит в ведро, нож замирает в воздухе. Собравшись с силами и снова открыв глаза, Олеся со страхом смотрит на дно пакета. Не показалось. Фольга от презерватива блестит в свете электрической лампочки. Слепит. Где-то внутри обрывается гитарная струна, бьет, пачкая красным. Олеся заставляет себя встать, аккуратно положить ножик на стол, и на негнущихся ногах идет в комнату. Там все так же. Только сын, играющий в планшете, уже не мальчик, а мужчина. Взрослый. Незнакомый. Чужой.

— Понравилось? — голос ломкий, слишком хриплый. Чтобы унять дрожь в руках, ей приходится скрестить их на груди. Выглядит, наверно, устрашающе со стороны, но это даже лучше. Скрывает то, как ее колотит. В области сердца клокочет и вибрирует комок из неверия, злости, отчаяния, страха и боли.

— Что? — Пашка поднимает голову и непонимающе смотрит на мать. Невинный взгляд, которому она всегда верит. Не в этот раз. Слишком показательна улика. Можно было бы достать и предъявить, но она брезгует трогать. Даже смотреть неприятно.

— Я спрашиваю, понравилось? Почувствовал себя взрослым?

Пашка бледнеет, краснеет, а потом снова бледнеет.

— Бл*дь.