Чужие лица (СИ)

Мясо на сковородке шкворчит и источает аромат, от которого бурчит в животе. Не иначе, как пресловутые бабочки падают в голодный обморок. Олеся не дожидается, когда приготовится все, накалывает на вилку самый зажаристый кусок и дует на него. Ест с хлебом, гарнир тоже еще не готов. Горячо, но вкусно. Чашка чая призвана утолить жажду, а пачка бело-розового зефира — поднять настроение. Звонок телефона прерывает на самом интересном.

Звонит мама. Олеся не может не взять. Тем более, что сама собиралась набрать ее сегодня.

— Да, мам. Привет. Как ты?

Слушая новости из жизни маминых соседей, Олеся все же потихоньку отпивает из кружки. Чай горячий и сладкий, пахнет чабрецом.

— У нас все в порядке, я после работы ездила на вокзал, купила билеты. В пятницу выезжаем. Скажи, что тебе привезти, — записывает в блокнот необходимые матери товары и лекарства, то, что не купить в деревне. — Все записала. Ты последний перевод получила? Хорошо. У Пашки новый тренер по футболу, вроде, толковый по его словам, но я еще не видела. А так все по-старому…

Олеся разговаривает еще несколько минут, прощается с мамой и допивает чай. Надо принять душ, переодеться перед приходом Сергея. Стрелка на часах двигается слишком быстро.

Можно было бы дать бывшему мужу ключи, но хозяйка квартиры презентовала только два комплекта, делать ещё один Олеся не решается. При звуке звонка она вздрагивает, берет себя в руки, открывает дверь с улыбкой на лице.

Он все так же хорошо выглядит, как и всегда. Когда-то Олеся часами могла лежать рядом и смотреть на него, спящего. И сердце в такие моменты щемило от нежности и любви. И хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Но каждый раз ее глаза закрывались, а затем наступало утро.

Сергей снимает куртку, ботинки и проходит прямо в кухню. Он все здесь знает, моет руки, садится за стол и принимается за еду, чуть заметно кивая и поддакивая монологу Олеси. Он не спрашивает ее ни о чем, она сама рассказывает, привыкла за столько лет совместной жизни. А потом он ее прерывает и просит не тратить время на разговоры, ведь скоро придет Пашка. Олеся сама тянет его к своему дивану, садится сверху. Она знает тело бывшего мужа до клеточки, на подсознательном уровне двигается, забывая о собственном удовольствии.

Они курят в кухне, уже одетые, все такие же знакомые и далекие. Дым их сигарет смешивается и исчезает за окном. Олеся трет руки, зябко.

— Слушай, я же совсем забыл сказать. Я женюсь. Приглашаю вас с Павликом на регистрацию. Банкет устраивать мы не будем, лучше на эти деньги поедем отдыхать. У Наташки ещё только шесть недель, она не хочет с огромным животом ехать на море…

Олеся тушит сигарету предельно аккуратно. Будто от этого действия зависит вся её жизнь.

— Ты серьезно? — голос звучит слишком тонко, она морщится.

Столько лет войны за семью — его измены, их скандалы, ее смирение и прощение, вера в то, что это не повторится. Как итог — очередная любовница, самая крупная ссора, поездка к матери — отчаянная попытка успокоиться, развод, поиск жилья. А потом все по новой. Сергей приходит под предлогом общения с сыном, а по факту — он просто соскучился по комфортному существованию. Олеся верит. Два года борется за то, чтобы вернуть мужа. Она проигрывает. Флаг разорван на кусочки, растоптан и пропитался грязью, слезами и отчаянием. Войско повержено и устлало растерзанными трупами поле битвы. Ее гордость, любовь, надежда. Их больше нет. Только пепел забивает ноздри и щиплет глаза.

— Я бы не стал шутить.

— Мы не придем. Уходи.

— Олесь…

Она давится горьким дымом, глядя на разворачивающуюся за окном осень. Хорошо, что не весна. Было бы тяжелее.

— Ничего не изменится, я так же буду приезжать…

— К Паше.

Он усмехается.

— Да, Наташа не против, чтобы мы общались.

Сигарета летит в форточку. К черту.

— Если захочется увидеться с сыном, то ты знаешь его номер. Сюда не приходи, — она сделала это. Сказала. Боль внутри заменяется пустотой. Черной, как дыра в космосе. Ведущей в никуда.

Сергей не согласен, психует, говорит, что она дура. Олеся соглашается. Она, действительно, дура, что так долго концентрировалась на одном человеке. Его лицо совсем рядом — знакомое до боли, но при этом чужое.

— Уходи. И, да, я буду подавать на алименты. Еще четыре года, но ты будешь платить.

Он бесится, не скрывая злости, орет, толкает кухонный шкаф, из которого сыплются чашки и тарелки. Плевать. Олеся закрывает глаза и уши. Ее нет. Она — тот дым, что вылетает на улицу. Сергей понимает, что сейчас ничего не добьется, и одевается, не прекращая осыпать ее проклятиями. Она закрывает за ним дверь.

Осколки на полу ранят руки. Слезы и капельки крови, прозрачные и красные, соленые, смешиваются на ладонях. Да сколько можно!?

Сил хватает на то, чтобы все убрать и обработать порезы. Олеся перестилает белье и ложится на диван. Если завернуться в одеяло, прижать руки к груди и уткнуться носом в подушку, то можно представить, что тебя кто-то обнимает.

***