Чужих детей не бывает

Но, до того, как начать изучать чужие записи, я решительно направилась в ванную комнату. Пора почистить примятые перышки, тем более гомон в коридоре затих. Эх, где вы, СПА моего прошлого? Час водных процедур примирил меня с несовершенством мира. Пока тело отдыхало от энергичного ухода и сохли волосы, решила попытать счастья с дневником Эмилии. Уютно устроившись с ногами в кресле, я с трепетом взяла книжицу в руки. Прикрыв глаза, я поглаживала кожаный переплет, проводила пальчиком по обрезу страниц, раз за разом задевала хитрый замочек, который очень хотелось отомкнуть. По уже наработанной схеме обращения к «заархивированным» знаниям моей предшественницы, сосредоточившись, я ощутила решительное намерение открыть дневник и замерла, стараясь удерживать это состояние. Резкий укол в большой палец разрушил концентрацию. Дневник был открыт. В хитром замочке была иголка, которую следовало окропить маленькой капелькой крови. Замочек был артефактом, завязанным на кровь хозяйки. Дневник доступен, и это, несомненно, здорово, но вожделенных инструкций для чайников я не нашла. Я привыкла к мысли, о том, что располагаю личным дневником Эмилии, откуда могу почерпнуть информацию о ее жизни, которая мне недоступна. Но эта рукописная книжица дневником в традиционном смысле не являлась. Это был «рецептурник». Только рецепты были записаны не словами, а чертежами, рисунками и схемами. Начертательная магия во всей красе несомненного таланта Эмилии. Просматривая раз за разом схемы на страницах, я поняла, что это всё-таки дневник. Дневник профессионального роста. Я пришла к такому выводу, потому, что схемы на первых страницах читала влет, а вот дальше…Сложность схем потрясала. Первый артефакт, который Эмилия сочла своим личным достижением, был призван всего-навсего сушить волосы. Это я и попробую воплотить в жизнь — фена мне очень не хватает. Потом я «узнала» схемы для стирания написанного, для копирования текста, две схемы для уборки и много чего другого. Видимо, малый магический резерв не позволял Эмилии свободно себя чувствовать даже в пределах бытовой магии. Но важно не это, важно то, что воссоздав эти схемы, и влив в них свою силу, я решу проблему стирки-уборки почти во всем доме. Положат мальчишки аккуратно сложенную одежду на полку-артефакт и через несколько минут получат свежий отглаженный комплект. Это не приучит их к самостоятельности, но сэкономит время и силы для учебы.

Мои мечтания прервал стук в дверь. Флин. Я чувствовала, что он меня торопит. Накинув длинный халат поверх пижамы, открыла дверь и была сразу вытянута в коридор за руку.

— Пойдем быстрее, ты должна сама это услышать, — и мы помчались в сторону спален мальчиков.

Флин притормозил у приоткрытой двери в комнату Мира, Эда и Вирта, из которой слышался громкий разговор, вернее, рассказ:

— …деревья здоровенные, а вдоль всей делянки ручей. Мы как с одного участка все дозволенные бревна снимем, так лагерь дальше по ручью переносим…

— Кем дозволенные? — перебивает рассказчика чей-то голос.

— Дак дриады лешего приставили, он не дозволял незрелое дерево снимать. Я уже рассказывал, не мешай, — в детском голосе слышались нотки раздражения и недовольства. — Так вот, стали мы опять лагерь переносить, вечер уже, роса легла. Идем вдоль ручья, я на мокрой траве поскользнулся, и вместе с рюкзаком, ка-а-ак рухнул в воду. Вода по пояс, но обидно жуть как. Стал выбираться, за корни цепляюсь и не получается. А Трой вдруг как шикнет на меня «Замри», я и замер. Глаза-то поднимаю, а передо мной змеюка. Маленькая, с полкровати длинной, какая-то вся радужная, в закатном солнце как блик на воде переливается и шипит. Я б ее сам и не заметил, если б не Трой, я больше смотрел за что руками ухватится, чтобы подняться. Я на неё как уставился, а она приподнялась, раскачивается и языком быстро-быстро туда-сюда, вперёд назад. Прям быстро-быстро, аж почти не видно, языка-то. А Трой палкой-рогулькой ка-а-ак прижмет змеюку к земле, ка-а-ак схватит, прямо около головы.

— А змеюка? — ахает изумленная публика.

— А что змеюка, головой-то повернуть не может, хвостом Трою на руку намоталась и все, только это неопасно.

— А потом, что, прибили змею? Я слыхал, их едят.

— Не, что там есть, говорю же, маленькая. Влас сказал, что нам всем несказанно повезло, что змея одна. Ближе к осени они в клубки собираются. А еще она очень для зельеваров ценная. И яд, и шкура. Вроде как стоит бас-нос-лов-но, — рассказчик, по голосу Эд, по слогам произносит трудное слово, — это вроде как очень дорого. Радужный аспид называется.

— А она что, ядовитая?

— А то, — самодовольный голос рассказчика так и растекается маслом, — чуть в царапину попадет и сутки помирать будешь, а если кусьманет, то через пять минут замрешь, как бревно, дышать не сможешь и каюк.

— А что потом со змеей-то стало?