«Свои» в изображении Кузнецова — это практически исключительно «дачники». Основные действующие лица в период восстания — это представители трех семей: председатель коммуны Петр Михайлович Рязанов и его жена, многочисленные отпрыски рода Шамшиных (погибший Иван Семенович, Петр Сергеевич, ребята Паша и Яша, Никифор Ильич Шамшин, владелец самой капитальной постройки артели в Новорусанове, представитель сообщества в ревтрибунале и председатель с 1922 года В. Н. Шамшин), семья Быковых (М. П. Быков — заведующий хозяйством артели). В тексте упомянут лишь один родственник Кузнецова — брат Алексей, выпоротый бандитами (взамен смертного приговора). И. В. Кузнецов очень осторожно и безэмоционально описывает конфликты в коммуне и лишь относительно одного из них — формирования альтернативной коммуны «Дача-2» и ее распада — замечает с горестью: «В мире стало четырьмя единоличными хозяевами больше» (с. 51). В целом же история коммуны предстает как история слаженной работы нескольких семей и их противостояния окружению.
Ментальная география восстания в изображении И. В. Кузнецова довольно специфична. Само Новорусаново ввиду «стойкости членов артели в борьбе с врагами советской власти» (с. 46) оставалось «красным», несмотря на попытки «кулачья» заменить большевистский совет эсеровским. Важные для обороны пункты в Новорусанове (мельница, «старинная каменная изба со стенами изрядной толщины» в центре села на возвышенности) безраздельно контролировались артелью. Тем не менее и среди новорусановцев нашлись люди, готовые участвовать в разграблении имущества артели и даже завербованные «повстанческой армией» (с. 46). Окружающие Новорусаново хутора — в первую очередь Телков хутор — своего рода форпосты артели. Однако в условиях восстания защищать их становится сложно, связь с ними прерывается «бандами». Большинство окружающих Новорусаново деревень и сел (Пичаево, Русаново, Поляна, Натальевка, Цветовка) объявлены И. В. Кузнецовым базами банд — как приезжих, так и местных. Ближайшим оплотом советской власти видится Жердевка. Осознавая плачевное положение артели, жердевский революционный комитет даже выделил артели солидный арсенал: «десять винтовок системы Бердана, несколько револьверов, патроны к ним и право дополнительно вооружаться за счет населения» (с. 37). Самым «дальним» оплотом власти для артельщиков был уездный центр Борисоглебск. Здесь артель снимала дом, здесь же решались важные для ее судьбы дела, в частности вопрос о передаче помещичьих земель.
Враждебное окружение побудило артельщиков в 1921 году предпринять попытку колонизации новой территории — переданных им бывших владений помещика Трофимова (Марьяшинский хутор) в Чигоракской волости. Однако там, помимо непривычного ландшафта («Кондоиловец привык к открытым, просторным полям. Здесь же кругом мрачный лес и за каждым кустом чудится притаившийся бандит» — с. 42), голода, их ждал привычный конфликт: «Русановских бандитов поменяли на здешних — чигоракских, грибановских» (с. 43). Однажды к группе работавших в поле артельщиков подошел заросший щетиной незнакомец. Встревоженные артельщики решили его обыскать, завязался конфликт, в ходе которого незнакомец был убит. Документов при нем не оказалось, так что «по распоряжению борисоглебского уголовного розыска труп зарыли в лесу и только» (с. 44). После этого артель стала объектом слежки со стороны неизвестных, которая закончилась налетом банды «какой-то Маруси» на хутор. Строения были сожжены, артельщики приняли решение вернуться в Новорусаново.
События периода общей послереволюционной турбулентности — это различные общественные съезды, сбор урожая, стычки с «бандитами» и установление дружественных связей с другими коммунами. «Дача» была наиболее удачливой, но не единственной коммуной в окрестностях. Говоря о ранней истории коммуны, И. В. Кузнецов сообщает и о двух других аналогичных институциях, бегло касаясь взаимоотношений с ними. «По соседству возникло два новых коллективных хозяйства — артель „Заря“ и коммуна „Утро“. Недород поставил под вопрос само их существование. Сто пудов зерновых „Дача“ выделила из своих скудных запасов, чтобы спасти эти росточки нового от неминуемой гибели» (с. 32). Примечательно, что такого рода взаимопомощь могла осуществляться только коммунами и артелями[232]
.