Чужими руками

— Я только хотела вас пригласить… к нам… на тортик, — чуть не плача выдавила из себя девушка.

— К нам на тортик? Уверен, что у вас для столь пышного мероприятия есть самый уважительный повод, — с насмешкой заметил следователь, доставая из сейфа папку с материалами по делу, — что на этот раз отмечаем? Позвольте предположить — Вы нашли убийцу?

Махоркин раскрыл папку и стал демонстративно перелистывать страницы. Он сам не понимал, что происходит, но чувствовал, как его «несёт», и остановить накипающее раздражение самостоятельно он уже не может.

— Нет. И повода особого нет. Так, просто День рождения. Извините, — развернувшись, Лена вышла, тихо прикрыв за собою дверь.

«Интересно у кого?» — подумал Махоркин, и вдруг вспомнил, как совсем недавно Лена рассказывала ему, что она Овен третьей декады. «Овен — значит, родилась в апреле», — ему стало не по себе. «Вот, чёрт, мало того, что не поздравил, так ещё и отчитал».

Неудобство создавшегося положения окончательно вывело его из себя. За стеной стало тихо, что ещё больше отягощало безобразность его поступка в собственных глазах. Пока Махоркин нервно думал каким образом исправить ситуацию, дверь в кабинет снова приоткрылась и, держа в руках тарелку с внушительного размера куском торта, Лена, как ни в чём не бывало, вошла в кабинет, с выражением декламируя:

— Всё прошло: с зимой холодной

Нужда, голод настает.

Стрекоза уж не поет:

И кому ж на ум придёт

На желудок петь голодный!

Девушка поставила тарелку на стол перед Махоркиным:

— Вообще-то, Крылов позаимствовал сюжет у другого баснописца — француза Жан де Лафонте. Так вот в его варианте умирающая от голода цикада, обещает муравью вернуть долг с процентами.

— Ну, если вам больше нравится быть цикадой… — в уголках глаз следователя заиграли огоньки. Раздражение куда-то само собой улетучилось, ему стало почему-то весело и комфортно в обществе своей подчинённой.

— Бон апети! — девушка поставила тарелку на стол, — это вам от меня безе, — и не успел Махоркин собраться с мыслями, как дверь за ней закрылась.

«Ну конечно, безе. Как же иначе. Всё французское», — Александр Васильевич пододвинул к себе тарелку, на которой рассыпался белоснежной массой торт. «Безе… базе… в переводе „поцелуй“. Что она имела в виду, когда сказала — вам от меня безе? Она говорила о названии торта или по привычке заменила русское слово французским?»

Махоркин почувствовал какое-то томление внутри, почему-то хотелось думать, что речь шла не о торте.

«Какой же я всё-таки идиот!» — подумал следователь.

— Ну что, зятёк, будет от тебя хоть какая-то польза или нет? — Вера Павловна показалась в дверном проёме кухни, как раз в тот момент, когда Алексей, подхватив ножом, ещё скворчащую на тефлоновой сковороде, яичницу собирался отправить её в рот. От неожиданности рука его дрогнула, и аппетитный кусок шлёпнулся прямо под ноги.

— Господи, что за руки дырявые, — сверкнув гневным взглядом, тёща прошествовала к плите. — Со сковороды едят только плебеи.

Аппетит у Алексея пропал окончательно.

— А я и есть плебей. Что ам ещё от меня нужно? Вкалываю на заводе с утра до ночи. Я рабочий, мне ваши политесы ни к чему.

— Толку от твоего вкалывания? Прям, озолотились все с твоей зарплаты.

— Зарабатываю, как могу, не ворую, — огрызнулся зять.

— Так, если заработать не можешь, хоть пользу извлекай.

— Это каким таким образом? — Алексей недоумённо уставился на тёщу.

— Каким, каким, принёс бы хоть удобрений с завода, что ли. А то огурчики трескать любишь, а как они достаются тебя не волнует.

Упрёки тёщи были несправедливы. Именно он — Алексей перекопал весь огород и построил теплицу, но напоминать об этом деспотичной женщине казалось ему пустым занятием.

— Да вы что, как же можно?

— Всё можно, если осторожно. Значит, так, зятёк, крутись, как хочешь, но мешок удобрений к выходным должен стоять в прихожей, — не терпящим возражений голосом заявила Вера Павловна.

На допросе Алексей Приходько вёл себя странно. Махоркин специально тянул время, перекладывая бумаги на столе с места на место. Он надеялся, что затянувшаяся пауза заставит нервничать зятя Веры Сафроновой, и осторожным взглядом из-под бровей смотрел на сидящего напротив свидетеля.

Лена, закинув ногу на ногу, сидела у окна и, покусывая карандаш, наблюдала за Приходько.

— На свидетеля, а тем более на подозреваемого надо смотреть с разных углов, чтобы портрет был полным, — то ли в шутку, то ли всерьёз заявила она Махоркину, когда он впервые пригласил её присутствовать на допросе.

Зайдя в кабинет, она осмотрелась в поисках лучшего места для обозрения, и решительно придвинула стул к окну. С тех пор это место она занимала всякий раз, когда проходил допрос. Как только допрос заканчивался Лена принималась доказывать начальнику, что разглядела то, чего он сам никогда бы со своего места не разглядел.