Чужими руками

За короткий период Лена Рязанцева перепробовала многое: гимнастику, настольный теннис и даже почти год посещала секцию по волейболу. Но просидев на скамейке запасных все соревнования, поняла, что олимпийской чемпионкой ей всё равно не стать и ушла из спорта. Скучать без дела не пришлось, старшая сестра записала её в кружок народных танцев, в котором сама занималась уже долгое время.

Танцы Лене нравились, но как только она достигла в них определённого уровня, ей стало неинтересно. Так было всегда, девочка вмиг увлекалась, но так же быстро остывала, как только у неё что-то начинало получаться.

Но одна её мечта всё же сбылась. Лена мечтала о фортепьяно. В музыкальную школу поступить не удалось, но, несмотря на это, родители купили ей настоящий инструмент. Красивое лакированное фортепьяно «Терция» белорусского производства поставили в комнате родителей и пригласили репетитора — девушку Надю, которая жила этажом выше. Так музыка стала для Лены главным удовольствием в жизни.

Белые стены картинной галереи были увешаны масштабными по размеру полотнами, с каждой из которых на Лену смотрели сотни глаз. Девушка остановилась перед самым большим полотном с изображением людей, которые, так или иначе, оказали своё влияние на ход истории. Она была далека от такого рода искусства, но картина не отпускала, затягивая в себя словно в водоворот времени.

Лена старалась рассмотреть каждое лицо, но почему-то взгляд притягивали в основном лица кровавых тиранов. Выходя из галереи она поняла, что не получила того эстетического удовольствия, которые обычно получала от картин великих художников, размещенных в Третьяковке и Русском музее. Но сказать, что увиденное не оставило в её душе отклик, она не могла.

— Ну, как тебе Глазунов? — Евгения Анатольевна налила в тарелку бордового цвета борщ и добавила в него ложку сметаны. Бордовый и белый слились в одно целое и создали красивый ярко-малиновый цвет. Что-то это напоминало. Лена задумалась. Где-то совсем недавно она видела это сочетание белого с бордовым. Где же? Где? И тут она вспомнила. Точно такая же смесь красок была на палитре в мастерской Ивана Сафронова. Тогда, в день убийства Веры Павловны, они осматривали помещения особняка, и девушке бросилось в глаза это красивое сочетание оттенков. Кажется, художник рисовал пионы.

— Мам, а ты такого художника Сафронова знаешь? — не ответив на заданный матерью вопрос, спросила Лена.

— Это какого? Ивана Константиновича? Знаю, был такой в советское время. Неплохо, кстати, начинал. Даже состоял в союзе художников. — Евгения Анатольевна села напротив дочери.

— А почему был? Он же вроде не умер?

— Так это его жену убили? — вдруг осенило женщину.

Обстоятельства дела были известны родителям со слов Лены, но в детали девушка их не посвящала, стараясь уберечь родных от неприятных подробностей.

— Был потому, что весь вышел. Его очень быстро забыли.

— Почему?

— Исписался, стал повторяться, в общем, публика постепенно утратила к нему интерес.

«А не навестить ли мне этого горе-художника?» — вдруг пронеслось в голове девушки.

Муж Веры Сафроновой был единственной тёмной лошадкой в этом странном деле. Каким-то удивительным образом ему удалось остаться на втором плане.

«Это белое пятно требует внимания». — Лена схватила курточку и выбежала на улицу. «Зачем?» — спрашивал её внутренний голос. «А просто так, картины посмотреть», — отвечала сама себе девушка, — «мало ли».

Глава вторая

В Егорьево Лена прибыла, когда солнце уже спряталось за кромку земли, и тень от мачтовых сосен поглотила, некогда казавшийся роскошным, особняк семьи Сафроновых. Теперь, этот дом наводил ужас. Казалось, что трагедия, приключившаяся здесь, навсегда оставила на нём отпечаток смерти.

Пересиливая страх, девушка открыла калитку и вошла на территорию участка, ругая себя за то, что никого не предупредила о своём визите в деревню. «Надо было всё же поставить в известность Александра Васильевича», — ругала сама себя Лена. Оглушающая тишина, которая царила на территории участка, не шла ни в какое сравнение с тем, что она наблюдала, по дороге от станции до места назначения.

Несмотря на печальные события, случившиеся ещё недавно в этом тихом местечке, жизнь в посёлке шла своим чередом. Дети гоняли на велосипедах, бесперебойно дребезжа звоночками. Перекликались громким лаем собаки. Кто-то орал во всё горло знакомую до боли, но нещадно перевранную в нотах, песню Антонова.

«Гляжусь в тебя, как в зеркало…», — эхом разносилось по деревне фальшивое пение тракториста Доброхотова, которое неприятно резало музыкальный слух девушки. Несмотря на явное отсутствие голоса и непопадание в ноты, пел солист, как говорится, «с душой». Проходя мимо него, Лена подумала, что «душа» в песне, наверное, важнее, чем поставленный голос и абсолютный слух.