Чужое небо (СИ)

- Настоящая, - прошептала она, отбирая у него нож, глубоко ушедший лезвием в ладонь, пока он неосознанно пытался доказать себе через боль, что не спит, не бредит, что это не очередная игра его расшатанной памяти. – Настоящая, Баки. Я здесь.

А потом, без трекеров внутри, без изнуряющей бесконечной погони и игры в прятки со смертью, без полного и неизбежного одиночества, наступило затишье, то самое, что обычно случается перед бурей.

Потом случился душный, шумный, бурлящий обыденной жизнью Бухарест и крохотная квартирка, в которой, впрочем, сполна хватало места двоим сумасшедшим, в ночной тиши поднимающим весь дом отнюдь не жарким сексом, как всем поголовно казалось, а выкручивающими все кости кошмарами.

Еще чуть позже случилась та самая буря – теракт в Вене – и фрукты с рынка Баки так и не донес домой, своего призрака он там так и не нашел, только Капитана Америка при полном параде и стреляющий на поражение спецназ.

- Не все решается кровью, Баки.

- А она льется и льется.

Пожалуйста. Только не ее кровью, только не опять!

Она ушла, как и полагалось призраку, растворилась в воздухе, не оставив следов своего существования. Такова была их изначальная договоренность: придут за одним – другой должен будет исчезнуть. И она исчезла, исчезли все ее вещи, ее еда – их общая – нормальная еда, из квартиры исчез даже ее запах.

И Баки никому про нее не сказал. Даже Стиву, особенно ему, ни слова не сказал. У Стива и так будут из-за него проблемы, кроме того – и в этом Баки был с собой предельно честен – он все еще не был стопроцентно уверен, что у него окончательно и бесповоротно не съехала крыша и что она – не плод его извращенных фантазий. Что очень могло быть, ведь документально ее нигде не существовало, а каков мог быть толк от его слов, если он сам в них не верил.

Потом случилось возвращение в ненавистную до дрожи Сибирь, и одновременно почти свершились вендетты вакандского принца и известного всему миру американского миллиардера.

В один момент честь и совесть американской нации – Стивен Роджерс – стал преступником, поставившим свое личное, предвзятое мнение выше мнения ста семнадцати стран. И ради кого все? Ради свихнувшегося киллера, который собственным глазам давно не верил и в любой момент мог устроить массовую резню средь бела дня, лишь услышав десяток заветных слов? Ради киллера, однажды посланного его, капитана, убить? Ради киллера, посланного однажды достать сыворотку и ради этого хладнокровно убившего человека, которого некогда знал – хорошего человека, мужа, отца.

Вот именно поэтому Баки к Стиву и не пошел, даже тогда, когда идти было некуда, даже тогда, когда было плохо настолько, что он убил бы себя, если были бы силы нажать на чертов спусковой крючок. Стив был героем и имел для этого все. Баки был… никем и не имел ничего, кроме окровавленных по локоть рук и горы трупов за спиной.

Баки не пошел к Стиву, но он имел неосторожность забыть, что малыш из Бруклина всегда был слишком упрям, чтобы избежать драки.

Стив потерял доверие правительства и мировой общественности, потерял друга, который, в общем-то, ничего такого не сделал, всего лишь хотел оказать Баки услугу и вышибить его повернутые мозги раз и навсегда. Стив потерял свой щит и свой авторитет. А взамен всему этому Баки даже не хватало совести признаться, что он сумасшедший, что помнит события, которых никогда не происходило, и видит женщину, которая никогда не жила.

Он вспомнил пятерых солдат, созданных из добытой им в 91-ом сыворотки – и все пятеро оказались реальны. Он помнил тренировки с ними, помнил, на что каждый из них был способен. Солдат было пятеро, пятеро отборнейших головорезов. Пять криокамер нашлось в бункере, в Сибири, шестая – его собственная. Ни единого намека на существование седьмой: в прошлом или настоящем. Никакой ниточки, никакой весточки, и по-хорошему, Баки бы радоваться, что она далеко от всей этой разборки, вот только ничуть ему не было радостно: в животе кольцами змеился страх, идти из ледяной клетки никуда не хотелось, а ноги не слушались, и он попросил Стива бросить его на растерзание разъяренной Пантере, лишь бы все скорее кончилось…

А затем сумасшествие прошедших дней, а может и всех семидесяти лет окончательно придавило его неподъемным даже для суперсолдата грузом: дышать стало тяжело, словно орудия Железного человека все же совершили невозможное и, помимо бионической руки, сломали ему металлические ребра. Баки потерял сознание, обратив в пустоту набившую давно оскомину мольбу не проснуться.

Баки снились сырые кремлевские подземелья и бродящий по ним призрак женщины с куцей стрижкой и сбритым под ноль затылком, исполосованным шрамами.