Чужое небо (СИ)

Лишь одному он все никак не мог найти объяснение. Воспоминание казалось… казалось реальным, таким же, как и все остальные, только пришедшим к нему намного позже. Оно было четким, цветным и последовательным, и… объемным, как один огромный пазл, разбитый на множество более мелких частей. В нем, так же, как и в воспоминаниях о Стиве, были точные даты, были четкие лица и географически до сих пор существующие места, вот только имен Баки не помнил и не находил подтверждения этим своим воспоминаниям, сколько бы ни искал и как упрямо ни продирался бы сквозь лабиринты перекроенной памяти.

В интернете можно было захлебнуться сошедшей лавиной правительственных файлов любого уровня секретности. В них можно было при желании и должном упорстве отыскать столько компромата, что Баки, у которого желания и упорства хватило бы с лихвой на весь земной шар, потратил на их кропотливое изучение не один, не два и даже не три месяца. Баки вывернул и перевернул вверх дном гигантскую информационную свалку.

Он нашел Черную Вдову. Ту самую, рыжую, как сам Ад, ту самую, что, запрыгнув ему на плечи с гарротой, задела что-то у него внутри, ту самую, у которой псевдонимов, любой из которых тянул на настоящий, было больше, чем жителей в Нью-Йорке. Он нашел Наталию Ульяновну Романову – русскую КГБистку, шпионку мирового уровня, родившуюся в Волгограде в 1984-ом году. Лишь спустя сорок лет от момента, откуда начинались воспоминания Баки.

Ее могли называть Вдовой, и русской она была, и шпионкой, и даже треклятой КГБисткой, специфически тренированной убивать прежде всего своим собственным телом, а только потом оружием. Она была похожа на воспоминание Баки. Русская разведка все-таки взрастила новую… Черную Вдову, достойную настолько, что сломанный мозг Баки, сильно конфликтующий по вполне понятным причинам с интуицией, долго сводил концы с концами, чтобы в итоге окончательно убедиться, что это… не она.

Романова могла бы нацепить на себя тысячи лиц, могла бы седлать и душить его сколько угодно, но ей никогда не стать похожей на то самое аномальное воспоминание, которое Баки в итоге, после всех тщетных стараний найти хоть какое-нибудь доказательство, выбраковал, как ненастоящее, как галлюцинацию, к которым ему было не привыкать. В конце концов, в его мозгу столько всего оказалось сломано и испорчено, что это даже не удивительно и даже… почти не обидно. Это ничего. Баки привык фильтровать воспоминания, даже те, которые казались настоящими, привык вырывать их из себя с мучительной болью, также, как вырывал он бесчисленные трекеры, которыми нашпиговала его щедрая ГИДРа.

Как и воспоминания Баки, некоторые из них оказывались пустышками – пережитками десятилетий, забытыми в его теле просто от ненадобности и замененными по мере развития технологий на более совершенные модели; некоторые – действующими. Какие-то из них вытащить оказывалось несложно, какие-то – едва ли реально, потому что не страдающие дефицитом воображения ученые засунули их в такие места, что без посторонней помощи Баки не имел никакой возможности до них дотянуться. Баки кромсал себя иногда совершенно вслепую только лишь потому, что преследователей упрямо не удавалось стряхнуть с хвоста, и «жучок» приходилось искать методом «проб и ошибок».

Ошибся Баки лишь однажды, и ошибка эта стала для него роковой. Во всех возможных смыслах. Невозможных тоже.

Первый раз он очнулся на разделочном столе гидровских мясников, и все сколько-нибудь важные подробности того пробуждения безвозвратно стерлись из его памяти, потерянные в бесчисленном множестве аналогичных.

Второй раз он очнулся, чтобы узнать, что провалялся трупом, не приходя в себя, две с лишним недели, за которые мир за пределами маленького домика в глуши великого нигде успел который раз побывать на грани уничтожения кем-то или чем-то под названием Альтрон.

Краем уха слушая новостную сводку, Баки сосредоточенно занимался тем, что вытаскивал из себя бесконечные иголки, когда увидел огненно-рыжую вспышку и почти сразу же обмяк на постели, так и не вытащив последнюю проклятую иголку, не иначе как намертво приклеенную к руке. Перед тем, как снова отключиться, Баки успел испугаться того, какой очередной синтетической дрянью его накачали, что все в его голове снова так ужасно перемешалось, сместилось и наслоилось одно на другое. Его давно выбракованное воспоминание было белым, как снега бесконечной Сибири – рыжей была Романова. Его воспоминание всегда и неизменно заканчивалось тем, что гремел оглушительный выстрел, и что-то… кто-то глухо падал на землю. Его воспоминание – целый год его жизни был ненастоящим, ему не существовало никаких документальных подтверждений.

Не было.

Нереально.

Неправильно.

Она ненастоящая. Она умерла. Умерла в 46-ом или давно состарилась и так или иначе умерла. Она! Никогда! Не жила! Он ее выдумал. Его искалеченный разум ее придумал. И заснеженный лес по бокам от дороги, и кремлевские звезды, и кроваво-красное солнце, что играло в ее светлых волосах – все это он нафантазировал под действием наркотиков!