Впрочем, нельзя было говорить, что в этом была исключительно моя заслуга. Своему рабочему костюму я могла бы петь оды бесконечной любви, если бы моё сердце не было навеки отдано Таящемуся. Моя одежда была мне практически второй кожей, слоем тонкой, но притом тёплой ткани облегая все изгибы моего тела. Узкие штаны, кофта с длинным рукавом, надевавшаяся через голову, мягкие короткие ботинки, не издававшие шумов и скрипов при перемещении по любым поверхностям, и такие же мягкие, не мешавшие движениям пальцев перчатки. Талию обрамляли два расположенных крест-накрест пояса, которые служили мне хранилищем для целой тучи инструментов, из которых я сегодня, впрочем, почти ничего не взяла ввиду необычности моего задания. Наконец, в ножнах на правой голени лежал небольшой кинжал. Так, на случай, если что-то пойдёт не по плану и придётся обороняться.
Подобное облачение позволяло мне безошибочно контролировать своё тело, оно не сковывало ни единого движения, а самое главное – помогало мне как можно лучше укрываться в тенях. Тёмная ткань в сочетании со смуглой кожей и чёрными волосами, которые во время работы обычно были заплетены в косу и свёрнуты в пучок, превращала меня практически в невидимку, если ненадолго забыть о янтарного цвета глазах, которые я, в отличие от всего остального, никак не могла спрятать. Впрочем, даже их мерцание в ночной темноте легко было списать на очередную кошку, которая всего лишь вышла поохотиться на мышей.
И сейчас эта кошка вновь замерла перед прыжком на добычу, добравшись, наконец, до крыши гостиного дома, откуда собиралась спуститься ниже, к интересовавшему её окошку.
Но сначала ей нужно было отвлечь охранника…
– Ух-ху! Ух-ху! – вдруг раздалось в ночной тишине.
Звуки, неожиданно пронзившие воздух над гостиным двором, не на шутку встревожили стража виконтессы. Мужчина чуть отстранился от столба, о который опирался спиной весь последний час, и напряжённо уставился куда-то в небо.
– Ух-ху! – довольно подытожила я, заранее обрадовавшись тому, что мой план всё-таки сработал.
И одновременно с повисшим в воздухе “уханьем” охранник вдруг приложил обе ладони к лицу, спешно закрывая глаза, и его губы еле заметно задвигались, вышептывая спасительные слова.
Надо же, слуга самого Высокого графа – а всё такой же деревенщина. Верит же в дурацкие приметы вроде этой.
“Коли три раза ухнет сова,
То над тобою нависла беда!
Быстро глаза ты руками закрой,
Тихо до ста досчитай – и живой.“
Я была совершенно убеждена, что этот стишок, как и многие подобные ему, придумали специально, чтобы хоть как-то обучить весь народ Касэта грамоте. Такие приметы не несли в себе совершенно никакого смысла, в отличие от тех, что были основаны на истинном опыте людей и мудрости поколений, но зато каждый крестьянин благодаря незамысловатой уловке кого-то из нашего дворянства мог безошибочно посчитать хотя бы до упомянутой в тексте сотни.
Впрочем, мне ли жаловаться? Простой же принцип, работает – не трогай. А работал этот метод почти безотказно. Благо, подражать разным птицам я научилась вполне сносно, когда была в составе Соколов – воровской банды из Авалинга, члены которой часто пользовались такими птичьими сигналами для общения.
Выиграв для себя этим нехитрым трюком чуть больше минуты, я поспешила свеситься с крыши и опуститься на внешний подоконник нужного мне окна. Закрыто изнутри на защёлку… Совершенно, впрочем, бестолковую. Она защищала только от того, чтобы окно не распахивалось от ветра, а не от случайных посетителей снаружи.
Опять же, мне ли жаловаться?
Из пояса для инструментов в мою руку перекочевала тонкая раскладывавшаяся спица, которая легко вошла между створками, изнутри подцепив мешавший мне крючок и сбросив его с петли. Окно приоткрылось, и я почти что одним движением скользнула внутрь, успев запереть за собой защёлку и поправить штору, пока страж моей цели не закончил отсчитывать до ста и не поднял глаза обратно вверх. Во всяком случае, спинные мурашки меня так и не побеспокоили.
Комнатка оказалась меньше, чем я думала. Тут и одной виконтессе, скорее всего, было тесно, не говоря о её служанке и уж тем более о ком-то из охраняющих её мужиков. Всю меблировку спальни составляли: столик чуть в стороне от окна с почти потухшей уже свечой, простой деревянный стул, платяной шкаф и односпальная кровать, на которой прямо в уличной одежде дремала юная Алиан, судя по блестевшим дорожкам на щеках успокоившаяся совсем недавно. Видимо, и правда не могла уснуть.
Я чуть-чуть наклонилась, чтобы получше рассмотреть девушку, за которую мне предстояло себя выдавать. Милостью Ирры, она была типичной смуглокожей южанкой, как и я сама. Её распущенные чёрные волосы, чуть более короткие, чем мои, неровными волнами разметались по всей подушке. Черты лица, конечно, были не совсем похожи, да и моложе она меня была лет на пять, а может, все семь, но это, скорее всего, получится скрыть макияжем. Или, может, притвориться, будто Алиан носила макияж всё это время, а теперь вдруг перестала и оттого изменилась?