Чужое счастье

— А кто платит за мамины лекарства? А налог за дом? Я считаю, что ты это воспринимаешь как должное — все, что тебе нужно, можно попросить у Моники. Она — богатая. Она может себе это позволить.

— Это неправда, и ты это знаешь. Мы благодарны…

Анна прикусила язык. Черт, она не собиралась пускаться в извинения.

— Бетти и твоя мать тоже.

— Я не нуждаюсь в твоих напоминаниях, — тон Моники был холоден как лед.

— Видимо, нуждаешься, — Анна заставила себя встретиться со сверкающим взглядом Моники. — Она все время спрашивает о тебе. Когда она увидит тебя, когда ты собираешься навестить ее? Честно говоря, у меня закончились для тебя оправдания.

— Может, ты не заметила, но мне не очень легко передвигаться.

«Легко, когда тебе это нужно», — хотела издевкой на издевку ответить Анна. Но ей удалось сдержаться.

— Ничего страшного не случилось бы, если бы ты хотя бы раз за все это время навестила ее. А ты даже в гости ее не пригласила.

— Не будь смешной. Как только мы отвернемся от нее на секунду, она уже будет бог знает где. — Моника схватила стакан и опустошила его. — Конечно, давайте все пожалеем бедную мамочку. На меня можете не обращать внимания, я всего-навсего калека.

Моника тяжело дышала, на щеках у нее проявился нездоровый румянец.

И Анна снова почувствовала себя виноватой. Разве она не была совершенно здорова, в то время как Монике приходилось зависеть от других людей в каждой мелочи. Но что-то в Анне взбунтовалось. На этот раз она не сдастся, даже если это будет стоить ей работы.

— Ты хочешь, чтобы я отказалась от этого места? — тихо спросила она. — Тебе станет от этого легче?

Яростный натиск Моники только придал Анне решимости. В конце концов так будет даже лучше, потому что это испытание только укрепит ее уверенность в себе и сделает ее более сильной, словно горнило, из которого выходит стальной клинок, сверкающий и новый. Почему она не сделала этого много лет назад? В голове Анны промелькнули видения из ее будущего: тот день, когда ей не придется тащиться на работу с невероятно тяжелым чувством внутри; когда она сможет держать голову высоко поднятой и знать, что ее желания и потребности имеют такое же значение, как желания и потребности остальных.

Но ожидаемая буря так и не началась. Вместо этого подбородок Моники задрожал и по ее щекам покатились слезы. На этот раз Моника не играла — слезы были настоящими.

— Ты ведь не поступишь так со мной? Не поступишь? О, Анна, пообещай, что ты не бросишь меня, — в ее тихом голосе звучало смирение. — Прости меня, я была такой сукой. — Моника рыдала, съежившись в своем кресле. — Я не хотела говорить все то, что сказала. Я не знаю, что на меня иногда находит. Эта… чертова… штука. — Она снова ударила кулаками по ручкам инвалидной коляски. — Я знаю, знаю. Я должна уже смириться с этим, но я не могу. Я не могу! О Господи… — она наклонилась вперед, закрыв лицо ладонями.

Даже если бы Анну сзади ударили по ногам бейсбольной битой, она все равно не смогла бы упасть на колени быстрее. Позже, когда у нее появилась возможность вспомнить всю эту сцену, она задумалась над тем, действительно ли дело было только в Монике, или во всем виновата ее собственная потребность быть кому-то необходимой.

Но в этот момент Анна видела только то, что ее сестра страдает. А разве это не ее обязанность — заботиться о Монике?

— Тсс… все хорошо. Я никуда не уйду, — Анна похлопала Монику по согнутой спине.

— Обещаешь? — Моника подняла голову, на ее красные опухшие глаза упала прядь влажных волос.

— Я обещаю, — Анна выудила салфетку из коробки. — Сморкайся.

Моника послушно высморкалась в салфетку. Анна вспомнила о роли, которую многие считали лучшей из сыгранных ее сестрой. Это была роль жены рабочего, брошенной мужем, который ей изменил, в фильме «Розы красные». В этом фильме Моника играла себя.

— Ты ненавидишь меня?

Анна вздохнула.

— Нет. Конечно же нет.

— Я иногда сама себя ненавижу.

— Не стоит.

— Я знаю, какой бываю иногда. Я не специально, — Моника выдавила из себя робкую улыбку. — Ты помнишь ту сказку, которую нам мама читала вслух, о двух сестрах? Я — та, у которой изо рта выскакивали лягушки.

«Но ты ведь смогла быть милой с Тьерри и его бригадой», — сказал голос в голове у Анны. Но вместо этого она ласково произнесла:

— Я знаю, что это тяжело. Любому на твоем месте было бы тяжело.

— Но не тебе, — сейчас в голосе Моники не было сарказма, — ты будешь объектом поклонения для людей, страдающих параличом нижних конечностей. Как ты это делаешь, Анна? Как у тебя получается все время оставаться так оптимистически настроенной?

«Я ем. И ем. И снова ем».

— Я не знаю, — она пожала плечами, — наверное, я так устроена.

«Правду никогда не говорят вслух», — подумала она, представляя себе старенький «Понтиак-универсал» из их детства, ездивший на газу и никогда, казалось, не ломавшийся.

Моника снова высморкалась в скомканный носовой платок.

— Честно говоря, я не смогла бы без тебя.