Родственники за ней не приехали. Вместо этого прислали флаймоб, как ей заранее объяснил Игорь Михайлович, автомобиль, который летает без водителя. При жизни Нины автопилот только начинали тестировать. А эта стальная капсула, под днищем которой прятались большие урчащиеквадрокоптеры, убежала далеко вперед. На пятьдесят лет точно.
Игорь Михайлович пожелал Нине удачи и напомнил, что ждет ее через неделю на прием, дал электронную визитку с цифро-буквеннымномером, если она захочет связаться раньше, и чуть ли не расплакался, когда Нина с опаской села в флаймоб, и тот взмыл ввысь.
Затонированные окна внутри оказываются прозрачными, и Нина с жадностью припадает к стеклам, разглядывая раскинувшуюся под ней Москву. Но новая часть города, где построена клиника «Выздоровление», сплошь и рядом усеяна небоскребами наподобие тех, что в начале двадцать первого века гордо именовали Москвой-Сити. Поэтому флаймобнабирает высоту, пока не поднимается над ними, а белесая дымка облаков скрываетвид на город.
Нина со вздохом откидывается на сидении и проводит пальцами по серой обивке, на ощупь напоминающую замшу. Одного взгляда достаточно, чтобы понять: флаймоб – удовольствие не из дешевых, а значит у ее семьи все так же хорошо с деньгами.Вместо водительских мест еще один ряд пассажирских кресел, расположенных к Нине. Попериметру машины мигают разноцветные огоньки, и создается ощущение, что флаймоб напичкан электроникой.
Как и Нина… Она ежится и разглядывает дрожащие руки, вспоминая объяснение Игоря Михайловича после того, как ее привели в чувство.
Нина содрогается. Она стала идеальной машиной, и от этого еще страшнее. Утешает одно, если она захочет, то можешь пустить себе пулю в лоб и снова окунуться в забвение. Вот только что ужаснее?
Незаметно для Нины флаймобначинает спуск и вскоре приземляется на гравийной парковке перед домом. Домом, в котором она родилась, выросла и… умерла.Но все равно радостно, что хоть что-то осталось неизменным.
Трехэтажный особняк с белыми колоннами ждет потерявшуюся на полвека хозяйку, радушно раскрыв двустворчатые двери. Нина поднимается по стертым ступеням и невольно вздыхает. Она помнит их почти новыми. Помнит день, когда они семьей переехали сюда. Папа подхватил и перенес маму через порог. Ее смех далеким эхом стоит в ушах. Сердце болезненно сжимается, правда теперь Нина знает – сердца нет. И это щемящее чувство в груди вызвано осознанием, что родителей тоже нет. Она потеряла их в день своей смерти, в семнадцать лет.
–Нихао.
На крыльцо выходит девушка, и в ее чертах Нина угадывает сходство с собой. Темно-зеленые глаза, светлые прямые волосы, как и у Нины до покраски.
–Элиза, –девушка протягивает руку и крепко пожимает ее ладонь.
– Нина. У тебя такое необычное имя.
– Да нет, –Элизахмыкает, и ее губная помада меняет цвет с розового на сиреневый. – Это у тебя необычное имя, а у нас последние тридцать лет фаньрон на оригинальность. Ой, прости, забыла, что ты не из нашего времени. Фаньрон – это… типо, бум, движ… Никудышный из меня переводчик, – Элиза морщит лоб и тут же улыбается. – У меня есть друг –Брабант, родители назвали его в честь породы туй. Печальный парень, –она фыркает и подхватывает Нину под руку. – Я – единственная, кто осмелился тебя встретить. Остальные ждут в зале. Дед боится словить инфаркт раньше времени, хотя, я считаю, ему давно пора на тот свет.
Нина ошарашенно смотрит на Элизу, но та только поджимает губы. На ее футболке вдруг оживает рисунок, и балерина в черной шопенкеначинает танцевать смесь хип-хопа и джаза.