Вскоре в соседнем кустарнике послышались топот, хруст, фырканье, и — Миль от неожиданности шарахнулась под защиту к сидевшему рядом Джею — запыхавшийся, но жизнерадостный лапоног явил из ветвей сперва свою лохматую любопытную морду, а там, сокрушая кусты, и сам выбрался на поляну. Задрав голову, зверь, раздувая лепестки ноздрей, втянул воздух… направился прямо к оторопевшей Миль и безошибочно сунулся мокрым носом в карман её шортов. Невольно улыбнувшись, Миль извлекла из кармашка заныканный от завтрака кусочек сахару, и скормила лакомство гостю. И всё — взаимопонимание было достигнуто. Правда, пришлось пожертвовать почти всем имевшимся на борту сахаром, зато зверь стоял спокойно и позволил оснастить все свои шесть ног небольшими мешочками с несложным, но действенным составом, который на скорую руку нахимичил Бен.
«Это зачем?» — полюбопытствовала Миль, почёсывая лапонога за мохнатыми ушами и у основания лобной пластины, отчего тот блаженно жмурился, вздыхал и ежели и не мурлыкал, то утробно взмыкивал… Пока Бен на пару с Джеем ползали у него под ногами.
— Дождь, конечно, смыл большую часть наших следов, но в последние несколько дней мы натоптали новых. Зверь пройдёт по ним вспять, только и делов-то. Тот состав, что на его ногах, уничтожит все запахи, а вот этот, — Бен украсил шею лапонога ещё одним мешочком, — отпугнёт хищников… А теперь не мешайте мне, я постараюсь объяснить ему, чего мы от него хотим…
На поляне воцарилась относительная тишина. Бен прислонился лбом к лапоноговой голове, постоял так… довольно долго. Лапоног не выдержал первым: повернулся и пошёл, всё ускоряя бег, куда-то в заросли, оставляя на ветках клочья рыжеватой шерсти.
Все трое смотрели ему вслед, пока было слышно, как он ломится через кусты…
«Ревуны пришли, — прервал молчание Джей. — Вам пора».
«У него мини-лайтер».
«В чехле. Это раз. Ревуны здесь не водятся, и он не ждёт нападения — это два. В-третьих, я выпущу их так, чтобы он их не обнаружил до самого конца. И ещё кое-что… В последний момент я попробую остановить его сердце. Тогда он даже не заметит, что умер».
«Ты это сможешь?» — испытующе взглянул в глаза Бен.
«Должен суметь. А вы уходите куда-нибудь, хоть на соседний континент, хоть на Архипелаг, и не высовывайтесь. В эфир не выходите. Однажды, рано или поздно, я найду вас по ментоэху…»
И окликнул Миль:
— Госпожа моя! У меня для тебя маленький подарок!
«Да?» — повернулась к нему Миль.
— Посмотри-ка, что я нашёл! — на протянутой ладони уютно отсвечивал округлым бочком камешек, прозрачный, тёплого оранжево-коричневого оттенка, с искоркой внутри. — Нравится?
«Краси-ивый…» — камешек оранжево отразился в зеленоватой влаге её глаз.
— Сможешь оправить его и носить. Но за это я требую один ма-аленький поцелуй! Бен, не возражаешь?
— Да нет… — пожал тот плечом, завершая проверку флайера перед полётом. — Если один. И маленький.
— Тогда… — Джей приглашающе развёл руки, а когда Миль подняла к нему лицо, подставляя, как всегда, щёку, изловчился и поцеловал — в губы, с нежностью и страстью, отчего Миль покраснела и совершенно растерялась.
«Что ты, Джей?… — глядя на него снизу вверх сквозь выступившие слёзы, спросила она. — Ты… что?…»
— А что такое?! Уж и поцеловать нельзя. Бен, между прочим, разрешил. Ну, не обижайся уже, солнышко моё…
Взяв под мышки, он подсадил её в салон флайера и захлопнул за ней люк. Затем отвернулся и пошёл к своей расписной машине, на ходу послав Бену:
«Улетай, брат. Пожалуйста».
Миль, спотыкаясь, добралась до своего кресла, где и сжалась, пряча глаза от неловкости. Сработали фиксаторы, Бен поднял флайер над поляной, развернул носом на юго-восток и повёл его низко-низко, порой задевая кроны, постепенно наращивая скорость, прижимаясь, где можно, к земле, старательно следуя рельефу местности… Летели молча, Миль всё ещё была смущена, смотрела в строну и ни о чём не спрашивала. Внизу долго проносились верхушки деревьев и россыпи скал, потом мелькнула кромка берега в белой оторочке прибоя, и флайер помчался над зеленой водой, срезая верхушки волн…
76. Финита ля… трагедия
Джей остался один. То есть не просто проводил глазами улетающую «Фишку», но и, зная за собой склонность до последнего «держаться» за их опять (и, хотелось бы, верить — временно) распадающийся тройственный эгрегор, приложил усилие, чтобы не тянуться за отбывающими мыслью. Для чего-то же он выставил себя идиотом, вводя Миль в смятение тем краденым поцелуем… не столько сладким, сколько горьким… Это любая из горожанок на её месте наградила бы нахала или пощёчиной, или, по обстоятельствам, улыбкой, да и думать забыла б о таком пустяке. Но не Миль — с её-то отношением к супружеской верности…