Чужой

— Простите меня, друг мой… Мне нужно остаться одной. Окажите мне только одну услугу — сообщите о случившемся всем домашним… я не в состоянии этого сделать!

Она убежала в сад, и Гийому ничего не оставалось делать, как сообщить горестную новость Фелисьену и Мари Гоэль, старым слугам Варанвиля, видевшим, как Феликс появился на свет.

С того страшного дня прошло семь лет. Семь лет, в течение которых Роза ни разу не пожаловалась, стараясь не менять своих привычек и не показывать своего горя детям. Изменился только цвет ее платьев: веселые зеленые тона, которые были ей так к лицу, уступили место черным. Да еще, пожалуй, редко теперь слышался ее жизнерадостный смех.

— Я прожила десять счастливых лет, — сказала она как-то Гийому. — У многих женщин и этого не было…

Самым жестоким испытанием было то, что она не могла перевезти на родину останки мужа, негде было и помолиться над огромной могилой, где он покоился вместе со своими товарищами по несчастью. Революция завершилась, Франция походила на лишенный лоцмана корабль. Процветали коррупция и разгул, людей обуяла жажда легкой жизни. Кое-где поднимали голову притихшие роялисты. Неспокойно было на дорогах, банды разбойников прекрасно пользовались всеобщей неразберихой. Гийом наотрез отказался сопровождать Розу в Орэ, сославшись на то, что, пока не восстановится порядок, предпринимать такое паломничество крайне рискованно. Она нужна детям и Варанвилю…

Когда желтый свет от массивной масляной лампы рассеял тени «исповедальни», Гийом подумал, что годы не стерли свежесть с лица Розы. В черных платьях, отделанных белым муслином, которых она больше не снимала, Роза все равно была похожа на девушку в зеленом, которую они с Феликсом встретили в салоне мадам дю Меснильдо по возвращении из Индии. Она стала худощавее, резче выделялись черты лица, но в свои тридцать четыре года мадам де Варанвиль сохранила свежий цвет лица и ямочки на щеках. Только одна-единственная белая прядь в густых золотисто-русых волосах выдавала ее тайную рану.

Вместе с лампой старушка Мари принесла и кофе. Роза считала, что гостю необходимо подкрепиться. После первой чашки она тут же налила ему вторую, затем спросила:

— Вы ездили в Эскарбосвиль? Адам и молодой Ронделер неразлучны, может, он у него?

— Я тоже так думал и в первую очередь направился туда. Но никто его не видел. Ни Жюльен, ни аббат Ландье. Аббат их учитель, и мой сын буквально восхищен им.

— Вы разве не разделяете его мнения? По-моему, аббат очень знающий человек.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, только вот… как бы вам объяснить… Адам обязан аббату своей страстью к латыни, греческому, естественным наукам, и вдруг теперь они занялись археологией. Вчера вечером Адам вернулся с головы до ног в грязи и необыкновенно возбужденный…

— Другими словами — он был счастлив?

— Даже чересчур. Мы сидели за столом, и если бы я его не остановил, нам пришлось бы выслушать целую лекцию. А потом он увидел Артура… Дальнейшее вам известно.

Оба замолчали. Роза с отсутствующим видом помешивала в чашке ложечкой. Немного помедлив, вздохнула и спросила:

— Каков он?

— Артур? Если бы не бегство Адама, я бы обязательно привел его к вам, и вы сами смогли на него посмотреть, но теперь…

— Держу пари, он похож на вас…

— Вы, случайно, не ясновидящая? Он действительно похож на меня. Даже слишком! Думаю, именно этого Адам и не смог вынести.

— Жаль, что невозможно было выдать его за кузена. Пусть это не очень мудро, но помогло бы сохранить мир в доме.

— Но тогда бы Артур этого не вынес! Вы хотите, чтобы ребенок, презираемый собственными бабушкой и братом, согласился к тому же жить инкогнито, с маской на лице? Я знал, что столкнусь с трудностями. Но ждал их скорее от Элизабет. И вот вечно витающий в облаках Адам спускается на землю только для того, чтобы поднять бунт!

— Что вы собираетесь делать?

— Найти его, конечно, но, что делать дальше, признаться, не представляю. В данный момент я задаюсь лишь одним вопросом: где его искать? Если Адама нет ни у Ронделеров, ни у вас…

Розу чрезвычайно тронул надтреснутый голос Гийома. Она придвинула свой стул поближе, положила ладонь на его руку и почувствовала, как та слегка дрожит.

— Вас снедает тревога, Гийом, иначе вы не опустили бы руки так скоро. Есть тысячи мест, где ребенок может спрятаться. Он знает эту местность как свои пять пальцев.

— Думаете, он прячется? А если он убежал куда-нибудь далеко?

— Каким образом? Морем? Но он его смертельно боится. Да и куда ему ехать? Кроме здешних жителей, он знает только месье Ингу, своего крестного, и мою кузину Флору, свою крестную. Но я не представляю, как бы он решился отправиться в Париж без денег и без коня. Да и в Шербург он вряд ли пойдет, Жозефа Ингу там наверняка нет… Вы предупредили жандармов?

— Да. И еще послал Дагэ в Сен-Васт известить власти и предупредить доктора Аннеброна, они прочешут побережье.

Гийом поднялся и подошел к двери, ведущей в сад, его привлек стук копыт скачущей галопом лошади.

— Вы правы, Жозеф не в Шербурге, — сказал он Розе. — Вон он, подъезжает по главной аллее.

Роза вскочила:

— Он здесь?