Чужой

Амелия успокоилась, поцеловала Адама, выскользнула из старой голубятни и направилась к дому. Добыть еду для Адама было не сложно. Погреб, где хранились фрукты и молоко, никогда не запирался. Не составляло труда и раздобыть на кухне кусок хлеба. Можно было либо удостовериться, что рядом никого нет, либо притвориться голодной.

Амелии сопутствовала удача. На кухне никого не оказалось. Не задумываясь, где может быть Мари Гоэль, девочка отрезала здоровенный ломоть хлеба, немного поколебалась, глядя на полки, где кухарка хранила варенье — оно было гордостью Мари и ее величайшим секретом. А что, если она считает горшочки? Но их было так много, и Амелия решила, что если их чуть-чуть сдвинуть, то кухарка ничего и не заметит. А Адам так любит варенье! Из-за друга можно рискнуть. Это будет ему прощальным подарком, хотя слово «прощание» не очень нравилось девочке.

В погребе Амелия сложила в корзинку все, что стащила на кухне, добавила два больших яблока и две зимние груши. В молочной ей удалось раздобыть небольшую головку сыра и крынку с молоком. С учащенно бьющимся сердцем — ей все-таки было страшно — она отнесла свою добычу обитателю голубятни. При этом она не встретила ни единой живой души и успокоилась, девочке даже показалось, что она совершила богоугодное деяние.

Адам накинулся на еду, как голодный волк. Амелия молча смотрела, как он ест, затем, когда он добрался до яблока, спросила:

— А как ты собираешься попасть на дилижанс? До Валони далеко…

— Я все продумал. Конечно, далеко, а вот Сен-Пьер-Эглиз всего в каких-то двух лье отсюда, и дорога туда легкая. Сегодня днем я буду отдыхать, в путь отправлюсь ночью. Утром я заберусь в какую-нибудь повозку с капустой, доберусь до Шербурга, а там уж сяду в дилижанс. Я знаю, что один отправляется послезавтра. Видишь, как все просто! Теперь я посплю, а ты займись адресом.

Объевшийся Адам с трудом держался на ногах. Волнуясь все больше и больше, Амелия не стала его дальше расспрашивать и торопливо вернулась назад. К тому же сестра Мари-Габриэль уже несколько раз звала ее. Девочка успокаивала себя тем, что Адам не уйдет, пока не узнает адреса крестной. У нее было время передохнуть и осмыслить случившееся.

Но тревога вновь вернулась, когда спустя два часа она увидела, как к замку подъехал месье Тремэн и спросил ее мать. Амелию буквально раздирали два желания — подслушать у двери и убежать сломя голову. Последнее, впрочем, было бы величайшей глупостью. Но выбора у нее не оказалось, наступило время занятий.

О том, что произошло во время письма под диктовку, вам уже известно.

Оставив сестру и бывшую монахиню заниматься сборами в дорогу, Амелия принялась размышлять, что же ей делать. Мысль ничего не говорить Адаму и дать ему возможность сесть в дилижанс — если он до него доберется! — была невероятно соблазнительной. Лучше и мечтать не о чем! Амелия была уверена, что, если мадам де Варанвиль столкнется в дилижансе нос к носу с Адамом, ее реакция наверняка будет однозначной.

Да, заманчиво… только не совсем порядочно по отношению к другу. А вдруг Адам никогда ее не простит? Это было бы слишком ужасно. И Амелия решила, что лучше все же его предупредить. Вдруг Адам не успеет на дилижанс, сядет на другой и попадет к Бугенвилям в самый неподходящий момент. В доме такое несчастье, его никто и слушать не будет.

Адам сначала ей не поверил.

— Ты уверена, что не выдумала всю эту историю? — надуто переспросил он.

— Выдумать смерть Армана? Ох, Адам! — воскликнула Амелия оскорбленно. — Как ты можешь такое говорить? Впрочем, если не веришь… вот он, твой адрес, — добавила она, передавая мальчику записку. Раздобыть адрес не составило никакого труда, Амелия просто спросила его у матери под предлогом того, что будет писать ей письма.

Адам с недовольной физиономией засунул листочек в карман. Новость его явно обеспокоила. И не столько сама смерть — он почти не знал молодых Бугенвилей, — сколько обстоятельства, которые ей сопутствовали.

Амелия тоже молчала. Усевшись на камень, Адам рассеянно жевал второе яблоко. Наконец девочка не выдержала:

— Ты не думаешь, что лучше все же вернуться? В Тринадцати Ветрах все вверх дном из-за тебя.

Взгляд, которым Адам одарил ее, необычайно походил на взгляд его отца в момент гнева: жгучий, с дикими искорками.

— Тем лучше! Я хочу, чтобы отец понял, что натворил. Я решил и отступать не намерен: если у него есть другой сын, во мне он больше не нуждается.

— Может быть, ты поговоришь с моей мамой? Она такая добрая и понятливая. И наверняка найдет способ все уладить.

— Способ этот не трудно вообразить — она отведет меня домой. Нет, не буду я с ней говорить. Она слишком любит моего отца, а он ее… А ты… ты сейчас поклянешься и никому не скажешь, что видела меня, — добавил он, охваченный вновь вспыхнувшей подозрительностью.

— Поклясться? Но зачем, Адам? Разве ты не доверяешь мне?

— Доверяю, но ты тоже очень добрая. Ты способна обо всем рассказать, чтобы оказать мне услугу, в которой я вовсе не нуждаюсь. Поклянись! Так мне будет спокойнее.

Пришлось Амелии пройти и через это.