Чужой для всех

— Сидит в бетонном карцере «Бункера» в камере 1, здесь рядом, проводит последние часы жизни. Завтра пустим его в расход. Если вам интересно, то покажем, как мы это делаем. Есть у нас специальная камера для расстрела. Уникальное изобретение, скажу вам, — Пистер заулыбался, было видно, что он получал удовольствие рассказывать новым слушателям о тонкостях лагерной жизни. — Камера находится в одном из помещений, создающих видимость врачебных кабинетов, — с напором заговорил он. — Заключённые заходят по одному. В боковом помещении встают под ростомер. Через щель сотрудник стреляет им в затылок. Этот механизм ликвидации евреев обслуживает специальная команда СС, которая находится всегда в постоянной готовности. Очень удобная штучка. Нет необходимости смотреть в глаза жертве. Подошел, встал под ростомер. Пух…, уноси покойничка, — комендант цинично засмеялся. Достал носовой платок и смахнул со лба пот и вытер набежавшую слюну. — Производительность команды – до 400 трупов за ночь для сожжения, — добавил восторженно он и весело посмотрел на гостей. — Но этого сейчас недостаточно. Без газовых камер мы не справились бы. Заключенных везут со всей Европы. Каждый день прибывают новые партии. Враг наступает. А требование одно – никто не должен остаться в живых. Выполняем свои карательные функции строго по приказу из Берлина.

Франц и Киселев еле сдерживали себя, чтобы не взорваться и не послать на тот свет самого коменданта. — Нам не интересно, что вы рассказываете, господин оберфюрер, — прервал восторженную речь коменданта Ольбрихт. — Мы приехали сюда не для того чтобы перенимать ваш опыт по ликвидации заключенных.

— Да, да, понимаю, — ехидно скривился Пистер. — Штабное чистоплюйство, мне понятно. Приказывать – не выполнять. Только у нас руки запачканы, а вы ни при чем. Понимаю вас, господа офицеры. Понимаю, — оберфюрер устало посмотрел на подготовленные проекты приказов о ликвидации новой партии больных заключенных, лежащих перед ним. Небрежно отодвинул их от себя. — Понимаю вас, — вновь пробурчал он. — Понимаю. Вас интересуют только русские военнопленные, притом здоровые, готовые к вашим экспериментам. Скажу прямо, — Пистер тяжело вздохнул и, переплетя толстые, подрагивающие пальцы, положил руки на стол. — Наши опыты с этим материалом, в том числе и медицинские не дали положительных результатов. Вроде одно и то же строение, один и тот же биохимический состав, одни и те же условия эксперимента, а результат с русскими лучше, чем у других. Мы так и не поняли до сих пор, почему русские хуже тонут, хуже горят и выживают там и в таких условиях, где цивилизованному европейцу капут. Вы вскоре сами убедитесь, что я прав. Давайте оставим пока эту тему. Предлагаю отобедать. У нас есть неплохие повара.

— Спасибо за предложение, господин оберфюрер. В другой раз. Времени мало. А вашего русского беглеца мы посмотрим индивидуально перед отъездом. Без моей команды его не ликвидировать. Вам ясно, оберфюрер? — Подполковник Ольбрихт встал и надвинулся на коменданта, прожигая того гневными глазами.

Комендант растерялся, вскочил с места. С ним еще никто так не разговаривал. Он не ожидал что его рассказ о казни через расстрел, так сильно повлияет на настроение высоких гостей из Берлина. — Я все сделаю, что вы скажете, господин подполковник, — он тут же схватил телефонную трубку: — Дежурный! Нагель! — заговорил он грубым, жестким голосом. — Русского беглеца из первой камеры в расстрельный кабинет не переводить. Вы меня поняли? До моего личного приказа. Выполняйте! — комендант нервно положил телефонную трубку. В душе Пистер сопротивлялся давлению Ольбрихта и хотел послать того ко всем чертям, но его строго предупредили из Управления, что гости и их работа находятся под личным покровительством фюрера. И с ними шутки плохи. — Какие еще будут указания, господин подполковник? — справившись с волнением, деловитым тоном спросил комендант Бухенвальда. — Озвучьте ваши планы?

— План работы следующий, — сдержанным, сухим голосом заговорил Франц. — Осмотр отобранного контингента, проверка на плацу. Ознакомление с личными делами. Встреча с отдельными заключенными. Составление окончательных списков. Подготовка к передислокации и передислокация заключенных в наш лагерь. Этим займется мой адъютант с ротой охраны. Возможно, подключится к этому делу и майор Шлинк. При упоминание фамилии Шлинк, Киселев слегка сделал наклон головой.

— Тогда, господин подполковник, не буду вас задерживать. У меня сегодня напряженный день. Вы видели, что делается на плацу. Полторы тысячи дохляков ждут своей участи. И только мне решать будут они сегодня спать на нарах или под открытым небом. С евреями понятно, им уготован один путь, — эсэсовец усмехнулся. — Крематорий не гаснет ни на минуту. А вот куда девать остальных…? — комендант посмотрел на списки, задумался, затем снял очки, протер глаза и, приподняв голову, спросил Франца: — Что будете делать с русскими, господин Ольбрихт?

— Я не понял вашего вопроса, господин оберфюрер.

— Когда планируете провести осмотр?