Молодец, подумал Шлинке, старается Эльза. Надо позвать в номер. Разлив по рюмкам, бодро произнес: — За ваше здоровье, господа! Рад, что вы добрались целыми и невредимыми. Я переживал. Ну, будем!
Горячительный напиток залпом пошел по назначению. Шлинке не соблюдал осторожности. Он понимал, находясь с Францем в закрытой кабинке, бояться некого и нечего. Сыщики Мюллера, раз встретившись с помощником фюрера, обходили ресторан стороной.
Беседа шла в спокойной, непринужденной обстановке. Никто не торопился. Русские жили в гостинице, в доме, где находился и ресторан «Папа Карло».
Франц также не спешил домой. Дерганая, нервная беременная жена не притягивала в эту минуту. Он с удовольствием предавался беседе с новыми друзьями после тревожного возвращения. Открытость и искренность русских, бескорыстная поддержка и выручка в бою, дружелюбие – вызывали уважение, а высокие боевые качества, умение воевать – восхищение. Ему было приятно находиться в компании русских офицеров. Он не чувствовал себя одиноким и отверженным, как это было в кругу штабистов Вермахта. Генералы и офицеры Верховного штаба чурались его, недолюбливали, считали выскочкой. Он был чужим для них, словно пришелец. Знание будущих событий, опыт ведения современного боя, ставили Франца в ряд, недосягаемый для фронтовиков.
Вместе с тем, беседуя с русскими разведчиками, хмелея от очередной рюмки, Франц не переставал мучиться вопросом: Что нужно еще Шлинке и Клеберу? Взглянув на часы, стрелки приближались к четырем дня, подумал: Сидим почти два часа, и ни слова о причине встречи. И Клаус совсем ошалел. Стенает о свободе. Рвется в бой. Полагает, что этим поможет себе. Голова шумела от бормотания.
Болезненный скрежет зубами и мысленное проклятие: — Ну, пришелец! Сейчас потравлю таблетками, рука полезла в карман. Вдруг остановилась на пути. Тело развернулось в сторону русских и из уст Франца выскочила фраза на ломаном русском языке:
— Господа офицеры! А не хлопнуть ли нам еще по одной, да перейдем к основному разговору? Ведь вы для этого меня позвали?
Лицо Франца было перекошено. Глаза вытаращены. Голова тряслась, как у параноика. В правом полушарии зудело мозга пьяное ржание Клауса.
— О, черт! — застонал Франц, сжал голову руками, склонился к тарелкам.
Брови Константина ползли вверх от услышанной фразы. Михаил смеялся, громко, раскатисто, как никогда ранее. На глазах выступали слезы. Красное маслянистое лицо Щлинке сияло от удивления. Хлопок по столу и возглас: — Вот это по-нашему! Зауважал! Франц, ты учишься на ходу. Или «пришелец» помогает? — черные глаз Шлинке горели, буравили немца.
— Какая тебе разница! Переходим на «ты». Все, что знаю я, знает и твой генштаб. Но я не знаю, что задумал твой центр. Зачем ты пригласил меня и спаиваешь? У меня завтра встреча с фюрером. Я должен быть в форме.
— Это что-то новенькое, подумал Шлинке, а вслух произнес возмущенно: — Вот об этом и поговорим сейчас! — смершевец нервно сорвал салфетку, вытирая жирные губы от студня, выкрикнул: — Эльза, ко мне! — щелкнул пальцами.
Официантка прибежала мгновенно.
— Я здесь, господин подполковник. Что подать?
— Ближе подойди.
Эльза наклонилась.
— Третий графин и гуляш. Поняла? И нас не беспокоить.
— Может хватит водки, Иоганн, — вмешался Клебер. — Разговор лучше вести на трезвую голову.
— Сиди и молчи! — рыкнул на Михаила Константин. — Разговор ведут старшие офицеры. А ты, детка, что стоишь, беги, выполняй! Хотя стоп! — Шлинке притянул Эльзу за передник. Шепнул в рыжие локоны: — Вечером загляни ко мне. Я сделаю тебе подарок. Все, беги! — грубая, шершавая ладонь прижалась к выпуклому месту.
Щеки Эльзы стали пунцовыми. Она благодарно взглянула на офицера, убежала…
— Нет… нет… — ворочал пьяным языком Франц. — Это невозможно… Ликвидировать и погибнуть – да. Вывезти живым – нет… Да и фюрер… — Франц приложил палец к губам. — Цы-ы-ы… нас не подслушивают?
— Не беспокойся, Франц. Начеку сержант. Говори спокойно.
— А-а-а – человек-гора. Это хорошо… — Франц ковырнул вилкой остывший гуляш. Есть не стал. Бросил тусклый взгляд на пустой графин, скривился, подумал: — Зачем напиваться, чтобы вести деловой разговор? И ежу понятно, что задумка – блеф. Но почему настаивает Шлинке? Да, понятно ежу… — губы Франца разошлись в улыбке. Он размяк на стуле, прикрыл глаза. Из глубин памяти всплывали картины знойного лета 41 года. Поселок Поляниновичи. Закат солнца. Он и Вера держатся за руки, поднимаются от реки домой к бабке Хадоре. На тропинку выскочил ежик. Вера обрадовалась, как ребенок, тронула ежа. Еж зафыркал, пугал их. Они пошли дальше. А потом… а потом они спали на сеновале… на сеновале…