Чужой для всех

Через пятнадцать минут в хату вошел молодой лощеный старший лейтенант в прекрасно сшитой и сидящей на нем форме с погонами госбезопасности и скрипучей новенькой портупеей и повел криво носом. — Накурили, майор, хоть топор вешай, — затем повернулся к двери и громко крикнул: — Заводите!

Тут же, придерживая за руки, волоком втащили в хату капитана Новосельцева. На командира батальона страшно было смотреть.

Его опухшие губы, заплывшие в кровоподтеках глаза, почти безжизненное, плетью повисшее на руках двух квадратных конвоиров тело, зримо говорили о перенесших им недавно тяжелых пытках. Несмотря на это капитан пытался не стонать и идти самостоятельно. Но это у него выходило плохо.

Новосельцева подтянули на середину комнаты и усадили на табурет. Но он был настолько слаб, что не удержался в вертикальном положении и свалился на пол. По хате разнесся его болезненный хрип, а затем булькающий удушающий кашель с кровью. Кашель вскоре прекратился. Комбат сплюнул на пол кровяной сгусток и, вытирая рукавом гимнастерки лицо, дрожащими разбитыми губами проронил:

— Сволочи! Вам еще воздастся за все.

— Остапенко! — увидев состояние Новосельцева, подскочил к следователю заместитель начальник отдела. — Ты зачем из него котлету сделал?

— Так молчал, гад! Вот мы его легонько и попинали в ковре для пущей разговорчивости. После этих слов следователь решительно подошел к комбату и наклонился к его лицу. — Что, хамелеон засланный, плохо? Еще хуже будет. Не только тебе, но и твоей жене и дочке. Усекаешь? Пойдут они на Соловки по этапу, а тебя к стенке, как предателя Родины. Ну! — замахнулся рукой следователь на лежачего капитана. — Может еще что вспомнил, сука?

— Подожди бить, старшой, — к комбату наклонился и Лобанов.

— Значит еще что-то вспомнил, Новосельцев? — майор выдавил из себя улыбку. — А говорил, что больше ничего не знаешь. Зачем ты маму-Родину предал, капитан? У тебя же был шанс умереть с честью в бою, а теперь сгниешь с позором. Вставай, хватит лежать, — майор легко пнул его ногой в бок.

Новосельцев застонал, но сил подняться у него не было.

— Посадите его на стул и дайте воды. Еще концы здесь отбросит. Хочу в его предательские глаза посмотреть.

Следователь мотнул головой двум здоровенным гэбешникам и те, словно два брата из ларца, молча и тупо выполнили его команду.

— А что он собственно еще вспомнил, Остапенко?

— Вспомнил. У меня все вспоминают. Не таких гнид обламывал, — Остапенко самодовольно осклабился. — Пометил я один населенный пункт, майор. Это Поляниновичи. Я проверил, есть такой поселок в Журавичском районе, Гомельской области. Так вот, у этого поселка произошла встреча бывшего рядового Криволапова С. А. механика-водителя танка Т-26, 99-го танкового полка, 50-й танковой дивизии и господина «Х». Со слов Новосельцева, этот Криволапов, фашистский выкормыш, когда подбили их танк в июле 41 года, остался один в живых и переметнулся к немцам. Именно тогда старший лейтенант Вермахта, сейчас он капитан, майор, еще не знаю, спас ему жизнь. Немецкие танкисты хотели его расстрелять, но этот господин «Х» им помешал. Как он оказался в ту минуту в этом селе и с каких соображений помешал своим танкистам передового отряда расстрелять Криволапова, это пока неизвестно.

Примечательно то, что этот поселок расположен недалеко от линии фронта и проходит по глиссаде планирования через Довск господина «Х».

— Что еще за глиссада такая. Не мудри, Остапенко.

— Красивое слово, товарищ майор. В детстве планера собирал в авиамодельном кружке. Вот и вспомнил. А если точнее, это выверенная прямая линия под углом к земле посадки самолета.

— Ладно, — отмахнулся недовольно от Остапенко майор и развернулся к притихшему Новосельцеву.

— Ты подтверждаешь, Новосельцев, все, что пересказал следователь?

При упоминании своей фамилии комбат тяжело поднял голову и посмотрел на майора.

— Что вы от меня хотите? Все, что я слышал в плену и знаю, я рассказал.

— Не юли, капитан. Отвечай! Ты подтверждаешь то, что мне доложил следователь?

— Да, я свидетель хвастовства Криволапова, — медленно проронил комбат. — Он действительно знаком с командиром диверсантов с июля 41 года. Но в каком месте будут выходить фрицы, я не знаю.

— А надо бы знать, капитан! — к нему вновь шустро подскочил молодой следователь. — Глядишь и остался бы жить, — и с садистским наслаждением резко ударил того в челюсть.

Раздались одновременно щемящий душу хруст, вскрик и шумное падение Новосельцева на пол вместе со стулом.

— Прекрати, Остапенко, — майор зло дернул следователя за плечо. — Только не здесь. Предупреждаю последний раз. Тебе бы мясником работать, а не следователем.

— Майор, вы не правы. Его надо дожать до конца.

— Еще раз повторяю, только не здесь. Подымите его, — бросил контрразведчик конвоирам.

Солдаты-истуканы молча и тупо воротили Новосельцева как малое дитя на стул. Из основательно разбитой губы комбата бежала тоненькой струйкой кровь.