Чужой для всех

— Да-да, Карл, — Франц поднял на лейтенанта свои проникновенные серые и чуть грустные глаза. — Мы не поженились. Это долго рассказывать. Сейчас нет в этом необходимости. У меня увели невесту. Это сделал ее брат. Тем не менее, мы были обручены. Обручены словами любви друг к другу.

— А когда это произошло, господин гауптман? — удивленно и недоверчиво спросил Эберт.

— Это было в самом начале войны с русскими. В июле 41 года.

— И вы все это время молчали и никому не говорили?

— Да, Карл. Это так. Моя мама дала согласие на этот брак. А когда я приехал в поселок, чтобы увезти мою Верошку, ее выкрали эти варвары.

— О, боже мой! — воскликнул молодой офицер. — Это невероятно господин гауптман! Что вы рассказали, это невероятно!

Эберт нервно закружился вокруг капитана, подбирая подходящие слова. — Простите меня, господин гауптман, — наконец выдохнул он. — Силовая разведка и наши рейды по тылам русских – это все для нее? Это все для того, чтобы ее увидеть? Наши ужасные страхи, смерть боевых товарищей здесь, когда за каждым кустом чудится русский солдат, это из-за нее?

Франц молчал.

— Вы же офицер Вермахта. Вы гауптман панцерваффе, вы же кавалер Рыцарского креста, Железного креста, — почти закричал, не помня себя в изумлении Эберт. — И все это ради русской женщины? А как же Фатерлянд, наш великий немецкий народ, идеи Фюрера? Это что для вас пустой звон?

— Прекратите истерику, Карл, — не выдержал словесного напора Франц и схватил его за руку. — Все в жизни бессмысленно, если не будет великой по силе и простой для понимания цели.

— Нам цель указал наш великий Фюрер! — выпучив глаза фальцетом завизжал вдруг молодой офицер и выдернул свою руку. На губах Эберта появилась пена. Он хватал воздух от негодования. — Фюрер поставил немецкий народ в ряд превосходный над другими нациями. Мы лучше всех! Мы сильнее всех! И смыл жизни немецкого солдата доказать это другим.

— Это ошибка, Карл! — пытался остановить боевого товарища Франц. — Доказать через что? Через смерть, насилия и убийства? Вот арсенал наших средств!

«Цель оправдывает средства!»

Это изречение иезуита Эскобару, этот девиз ордена иезуитов запали вам в душу, не так ли?

Кто мыслит и говорит по-другому – тех на виселицу? У кого череп и цвет глаз другой – в крематорий? Кто не подходит по генотипу «арийский» – уничтожить?

Залить полпланеты в крови и все для того, чтобы доказать что ты лучше и сильнее? А когда же жить, Карл? Жить простой жизнью. Любить и воспитывать детей. Как жить потом в окружении людей, оставшихся в живых, которые тебя люто ненавидят? Это что, цель жизни?

— Вы предатель нации, господин гауптман? — выкрикнул Эберт в лицо командиру, да так громко, что стоявшие солдаты вскочили и заволновались.

— Молчать! — захрипел Франц и сильно тряханул его за грудь. — Молчать, сопляк паршивый! Не тебе давать мне оценку. Я предан Отечеству и его народу. И то, что мы сделали в тылу, это во имя спасения армии. Но это не запрещает мне любить и думать о любимой, даже если она не немка. Тебе понятно это, лейтенант? Понятно? Черт тебя побери!

Франц затряс Карла с такой силой, что тот не сопротивлялся, а только судорожно хватал ртом воздух и болтался как груша. Когда Франц выдохся и поставил офицера на ноги, то тот выглядел, словно выжатая половая тряпка. Его шатало и тошнило. Чтобы не упасть, он всем телом прислонился к березе и тяжело дышал. Франц также молчал, восстанавливая дыхание. Наконец, Эберт придя в себя, исподлобья посмотрел на командира и тихо вымолвил: — Что я должен еще для вас сделать?

— Пока ничего, — резко ответил Ольбрихт. У него дрожали пальцы рук. Он не мог справиться с охватившей его лихорадочной дрожью. — Пока ничего, — второй раз уже мягче повторил он. — Если вы мне понадобитесь, я вам скажу об этом. Все, идите. Успокойтесь сами и успокойте солдат. Впереди у нас трудный бой. Выступаем через двадцать минут…

— Слушаюсь, — вяло ответил офицер и, развернувшись, хотел было идти прочь.

— Подождите, Эберт, — Франц достал из внутреннего кармана гимнастерки маленькую фляжку из нержавеющей стали, недавний подарок адъютанта Риккерта, нервно открутил крышку и сделал несколько больших глотков коньяка. — Выпейте и вы в знак примирения.

— Спасибо¸ — сухо ответил лейтенант и также приложился к фляжке.

— Разрешите идти, господин гауптман?

— Идите, Карл. С Богом!..

Франц сделал еще несколько глотков коньяка и, прислонившись к березе, устало закрыл глаза. Ему настоятельно надо было поговорить с другом, с Клаусом Виттманом. Он чувствовал перед ним свою вину. Ему надо было получить его моральную поддержку перед боем.

Он сконцентрировал свои мысли и энергичным потоком направил их в правое полушарие мозга, туда, где более двух месяцев назад, после его контузии, неожиданно вселилось сознание другого человека, прибывшего из далекого 21 века, который был непревзойденным военным профессионалом-спецназовцем.