— Ах ты, паскуда!— зарычал артиллерист. С остервенениеми отбросил одиннадцати летнюю Шуру. Та больно ударилась о поленницу дров, заревела.
Услышав плач и визг Шуры, Катя и Клава выбежали из дома. Стали на защиту. Они набросились с кулачками на рыжего красноармейца. Лупили бойца куда попади.
— Стоять!— взревел старший политрук. — Расстреляю всех! Кто сделает хоть шаг,— и, выхватив револьвер с кобуры, выстрелил в воздух.
Девочки остолбенели, замолчали. Шура тряслась в истерике.
 -Люди...! Помогите! — заголосила Акулина, кинулась к воротам на улицу. Кто был рядом из сельчан, мгновенно пропали. Соседка Абрамиха ехидно заметила: — Вот 'табе' и большаки,— и переваливаясь из стороны в сторону, словно утка, двинулась домой.
— Кривошеин! — зарычал красный политрук. — Что стоишь? Выводи жеребца. Сбор батареи у Хатовни. Танки вот-вот будут...
— Мама, уже глубоко? Хватит копать?— оторвала Акулину от навеявших воспоминаний дочь.
— Хватит, говоришь? — мать посмотрела в яму.— Хорошо, пусть хватит. Поверю в твою арифметику. — Катя, лезь в ямку, подравняй по краям и будем прятать сундук.— Акулина вновь стала деятельной.
Катя, как белочка, запрыгнула в неглубокую яму и принялась выгребать землю, перемешанную с конским навозом.
— Фу, как воняет! — пропищала Клава, принеся кружку с водой.— Мама, возьми, попей.
— Спасибо, Клавочка.
— Жалко, Пашку. Он был сильный. Мне улыбался. Где он сейчас, мама? -Девочка, вдруг вспомнила о жеребце, наблюдая за работой Кати.
— Где? Съели красноармейцы Пашку, Клавочка. Они были голодные и тощие, — сострила мать, не щадя детских душ. Рот саркатически дернулся. Перед ее глазами вновь появилась на мгновенье картина схватки с рыжим артиллеристом и яростным политруком. — Катя, вылезай с ямы, — Акулина поднялась с сундука. — Будем 'хавать' наши 'пажитки'.
 -Бог в помощь, Акулина! — вдруг, как гром среди ясного неба, раздался голос Абрамихи. Соседка незаметно подкралась к сараю и давно наблюдала за возней Дедушкиных. — Что меня не позвала, Акулина? Дети, вон, надрываются. Колька мой, в один миг припрятал бы твое барахло.
От неожиданности Акулина перекрестилась: — Господи! Помоги и сохрани! Повернувшись в сторону не званого гостя, зло бросила:
— Тебе что надо, соседка? Уходи! Сами управимся. — Затем внимательно, строго посмотрела в глаза низкорослой, тыквообразной бабы. — Ты о Николае обмолвилась. А где он, твой Николай? Что-то не видно его.
— Николай?— замялась Абрамиха. — Где и твои, старшие: Михаил и Вера. Уехал.
— Мои старшие в Пропойск ушли с отступающими красными. Не оставаться же им под немцами. Твоего Николая не видели на призывном пункте, хотя говорили люди, повестка ему была.
— Не видели? — рот Абрамихи перекосился. — Смотреть надо лучше. -Соседка развернулась, тяжело ступая, подалась до хаты.
— Вот, дети, и запрятали мы тайно сундук — разочаровано покачала головой Акулина.— Надо же, 'приперлась'!
— Мама, а что она вынюхивает? — измазанная навозом Катя вылезла из ямы и удивленно посмотрела на мать.
— Во-во, вынюхивает, Катюша. Дожидается своего часа. Зараза! Взялись за сундук и так много отдыхали.
Через полчаса старинный сундук с аккуратно уложенными кусками ткани, дореволюционными сарафанами бабушек и иными, дорогими сердцу Акулины, вещами, был засыпан землей. Сверху разбросали навоз.
— Теперь, детки, умойтесь,сидите в хате. Покушайте сами. Молоко, хлеб лежит на столе, 'бульба'— в печи. Я наведаюсь к дядьке Касьяну Андрейчикову в Хотовню. Надо поговорить, как жить дальше. -Акулина очень уважала Касьяна. Он служил дьяконом в Журавичской церкви. Умный, дальновидный дядька, мог помочь советом.
— Катя, иди сюда,— позвала она среднюю дочь. — Ты все поняла?—
Катя кивнула.
— За старшую по дому остаешься. Из хаты никуда не ходить. Дети слышите, гром гремит?— обратилась Акулина, уже ко всем девочкам.— Где-то далеко, за Днепром слышна была мощная артиллерийская канонада.
Дети прислушались.
— Что, мама, дождь будет?— удивилась Клава, повернув личико к палячщему солнцу.
— Дождь? — вяло усмехнулась Акулина над наивностью шестилетней Клавы. — Нет, моя доченька, не дождь. Настоящая гроза скоро будет...
Когда Акулина вернулась домой, это было поздно вечером, девочки спали. К удивлению, она застала дома, старших детей: Мишу и Веру. Они сидели за столом, тихо разговаривали.
Открыв дверь, увидев их, Акулине стало плохо. Потемнело в глазах.
— Вы здесь? Что случилась? ...— медленно, сдавленно проговорила она. Чтобы не упасть, прислонилась к бревенчатой стене. Миша быстро подскочил к матери, помог сесть на табуретку. Вера протянула кружку с водой. Сделав, несколько глотков, Акулина приходила в себя. Неимоверная усталость клонила ко сну. Дети молчали.
Было тихо. Настенные часы-ходики монотонно отбивали время:— Тик-так, тик-так, тик-так.