Чужой клад

Дорога шла через редколесье, и девушка, рассеянно поглядывая на проплывавшие мимо деревья и отвлекаясь от мыслей о Худоярском, старательно вспоминала свое пребывание в Криничках. По приезде туда Анастасия Михайловна и Полина застали в доме радостную суету: неделю назад жена Владимира Денисовича Саломея Ивановна разрешилась от бремени, родив здорового, крепенького мальчика. Полина пришла в полный восторг от двухлетней сестрички и крошечного братика, а бабушка не могла без слез умиления смотреть на младшеньких внуков. Да и дядя Владимир, суровый и уже немолодой полковник, растроганно улыбался при виде своих прелестных малышей. Владимир Денисович, хоть и вел теперь размеренную жизнь уездного помещика, но в душе оставался боевым офицером и отслеживал все военные кампании, перечитывая газеты и отмечая места баталий на картах. Прошлогоднее поражение союзных войск под Аустерлицем[29] он переживал так, словно мог бы его предотвратить, если бы лично участвовал в битве. Полину искренне трогал старый вояка, сведущий в ратных делах, но чудаковатый и даже немного беспомощный в мирной жизни.

— Трудно, наверное, человеку военному превратиться в уездного помещика, — сказала она, вспоминая дядю.

— Да, — со вздохом откликнулась Анастасия Михайловна. — Часто бывает так: кто в бою смел, тому в быту не хватает ни опыта, ни терпения. Мой старшенький всю жизнь провел на службе, не научился за женщинами ухаживать, вот и получилось: вояка бравый окручен бабой лукавой. Его Солоха хоть и малограмотна, зато весьма хитра.

— Бабушка, да ты просто предубеждена против Саломеи Ивановны, — сказала благодушно настроенная Полина. — Ты же сама хвалила ее за то, что она женщина хозяйственная, домовитая. Или ты считаешь этот брак мезальянсом потому, что твоя невестка — дочь мелкого купца?

— Не купца, а мещанина.

— Что за сословные предрассудки, бабушка? Ты же вольтерьянка!

— Дело тут не в сословии. Не то плохо, что она мещанского рода, а то, что душа у нее мещанская и выше подняться не хочет. Скорее мужа до своего уровня опустит. Замечала ты, как она на слуг покрикивает, как крепостных селян в три погибели гнет? Будто невесть какая барыня родовитая, а не точка простого лавочника. Я с людьми так не обращалась, да и сейчас, в старости, не самодурствую. А люди-то в наших краях, особенно пожилые, помнят то время, когда там крепостного права еще не было, вот им и обидно, что теперь их стали бить и продавать, как скотину.

— Ну, Саломея Ивановна вроде пока их не бьет и не продает, она же не Салтычиха какая-нибудь. А что груба и криклива — так ведь и дядя бывает грубоват, да и шутит иногда по-солдафонски. Наверное, у отставных полковников такие порядки в доме — дело привычное. И жены им такие подходят. Зато Саломея Ивановна родила ему двух замечательных деток.

— Это правда, — не удержалась от улыбки Анастасия Михайловна. — За деток ей спасибо, детки славные. А Владимир, я знаю, особенно будет возиться с сынком, обучать его всяким ратным премудростям. Раньше, бывало, с Ваней, сыном нашего соседа Федора Паскевича, все беседовал о военных баталиях, да так, что мальчик прямо заслушивался. И вот ведь какое совпадение — стал Иван Паскевич видным офицером, уже и отличился в турецкую кампанию. Ну а теперь Владимир будет собственного сына воспитывать, готовить в полководцы.

— Немало славных людей вышло из-под Полтавы, — улыбнулась Полина и поцеловала Анастасию Михайловну. — Но лучше всех — моя бабушка!

— Что-то ты нынче больно весела и ласкова, — шутливо погрозила пальцем Анастасия Михайловна. — С чего бы это? Радуешься, что мы возвращаемся домой? Какая же особая радость ждет тебя в нашей деревне?

Впервые за время поездки бабушка намекнула внучке на ее сердечное увлечение, но Полина сделала вид, что не поняла ее намека, и ответила беспечным тоном:

— Просто радуюсь нашему благополучному путешествию и хорошей погоде. Да и когда радоваться, как не в восемнадцать лет?

— Тоже верно. В юности душа всегда ждет каких-то радостных событий. А только не спеши эти события приближать, не рвись им навстречу. Если это судьба — то сама к тебе придет.

— Я тоже так думаю.

Коляска мерно покачивалась, и Анастасия Михайловна задремала, откинувшись на подушки. Полина тоже прикрыла глаза, но радостное возбуждение не давало ей погрузиться в дремоту. Она вспомнила о том, что Киприан собирался к их приезду обустроить свой дом. «Интересно, успел? — подумала она. — Вряд ли. Но это не так уж важно».

Коляску подбросило на ухабе, и Полина, открыв глаза, посмотрела вокруг. Дорога теперь шла через живописную холмистую равнину, поросшую лиственными рощицами и прорезанную неширокой извилистой рекой. Красивый пейзаж был слегка подпорчен видом убогой деревеньки с покосившимися темными избами. Увидев, что бабушка тоже открыла глаза и осматривает местность, Полина заметила:

— А хаты-мазанки в Криничках мне нравятся больше этих изб, потому что светлые.

— Здесь леса много, вот и строят из бревен, а бревна темнеют. К тому же в этой деревеньке барин нерадивый, а управляющий — выжига и вор.