Чужой, плохой, крылатый

— Девочка моя, — начала та с порога, но увидев, что Анна сидит, словно кол проглотила и через раз дышит, и сама тяжело плюхнулась на стул.

— Верн Марлок? — выдавила из себя Анна ненавистное имя, с ужасом глядя на раскрасневшееся тётино лицо в ожидании приговора.

— Да, — кивнула и одновременно махнула рукой запыхавшаяся тётя, но до того, как Анна успела медленно сползти со стула, добавила: — Настаивает, чтобы ты дала ответ немедленно. Но я сказала, что не буду тебя торопить.

— Верн Марлок попросил моей руки? — всё же сползла по изогнутой ножке кушетки на пол Анна.

— Матушки-кондратушки, — подскочила тётя и плюхнувшись рядом на пол, принялась бить её по щекам. — Девочка моя, да ты что, какой к обосратушкам Марлок. Ригг, сьер Ригг попросил твоей руки. Да как только такое в голову могло тебе прийти.

И круг её юбок, блестящих голубым шёлком вдруг показался Анне небом. Чистым красивым сияющим небом, к которому она отлетала на собственных крыльях.

— Ригг! — выдохнула она. И определённо передумала падать в обморок, отстранив тяжёлую руку тёти.

— Но ты можешь думать. Сколько захочешь. Хоть целый год, — усиленно кивала тётя, и её весёлые кудряшки из-под голубого чепца так радостно подпрыгивали, что Анна улыбнулась.

— Какой год, тётя Санти, — она обняла обожаемую тётку, прижалась к её мягкой тёплой груди. — Я так люблю его. Мне просто не о чем думать. И я не буду мучить его и тянуть время, — вытерла она невольно блеснувшие слёзы и поднялась. — Пойдём?

— Охохонюшки, — кряхтела тётя, поднимаясь при помощи Анны. — Охохонюшки-хо-хо, — вздыхала всю недолгую дорогу до гостиной. Крепко обняла Анну на пороге. — Будь счастлива, моя девочка! — и, перекрестив, поцеловала в лоб.

Казалось, ничто не сможет омрачить этот день.

Чудесный день, когда солнце вдруг вспомнило, что ещё лето, и сияло так радостно и полнокровно, что до обеда высушило все лужи, подняло примятую ливнями траву, и яркие венчики цветов, что задрали к нему свои благодарные головы, просились в венки, в букеты, в вазы.

Волшебный день, следующий за тем, вечером которого Анна сказала Риггу "да". Наполненный счастьем, совершенством, красотой и улыбками, что невозможно было скрыть с лиц, их всё равно выдавали сияющие глаза, шальные, влюблённые, пьяные.

Сумасшедший день до краёв наполненный поцелуями, когда в каждом укромном уголке они останавливались, чтобы жадно припасть друг к другу и слиться губами, хотя и в остальное время ходили, не размыкая рук.

Анна забежала в дом лишь на минутку, чтобы поставить цветы. Сама налила воды в вазу и чуть не выронила её, когда увидела в дверях Марлока.

— Простите, не хотел вас пугать, — скрипучий голос сьера Ирса даже прозвучал сегодня не так противно, как обычно. — Но буду благодарен, если уделите мне несколько минут, — он оглянулся на Мину, что уже нарисовалась за его спиной, — наедине.

— Мина, будь добра, пару минут не пускай никого в кухню, — кивнула Анна на её вопросительный взгляд.

— Я прошу простить меня за сентиментальность, — полез он в карман, а затем принялся разворачивать на удивление белоснежный платок из тончайшего батиста, обшитый по краям рукой какой-то искусной вышивальщицы. — Но сам я вряд ли когда-нибудь женюсь. А, если быть честным, то вряд ли какая дама согласится принять мои руку и сердце, — он так грустно улыбнулся, что Анне стало его жалко.

— Нет, что вы, сьер Марлок, вы ещё молоды и хороши собой. Просто ещё не встретили ту, что ответит вам взаимностью, — принялась успокаивать его Анна.

Она была настолько счастлива сегодня, что хотела, чтобы счастливы вокруг были все, даже Марлок.

Но он нетерпеливо остановил её рукой.

— Эту вещь оставила мне на память матушка, а ей передала её матушка, а той — свекровь. Так много поколений передавали её из рук в руки, что никто уже и не помнит, как она появилась в нашей семье, — извлёк он из платка булавку, похожую на леденец на тонкой палочке. И, продолжая говорить, принялся катать между пальцев эту палочку, отчего украшение крутилось, и Анна видела только мельтешение двух его сторон: золотой и чёрной, что через какое-то время стало единой картинкой из чёрно-золотых полос. — В нашей семье эту булавку всегда дарили невесте после помолвки. Говорят, она помогает сберечь любовь и верность, удачно разрешиться родами, приносит удачу. Пусть эта реликвия теперь хранится в вашем роду, сьерита Тру.

Анна смущённо опустила глаза, в которых прыгали зайчики от блеска булавки. И сьер Марлок поспешил её вручить.

— Нет, нет, обязательно с внутренней стороны платья, чтобы никто не видел, — остановил он Анну, что пыталась приколоть украшение на лиф. — И обязательно чёрной стороной к телу.

"Ладно, потом рассмотрю, — суетилась Анна, под немигающим взглядом Марлока оттягивая лиф. — А то ещё кинется помогать, сраму не оберёшься".

От одной мысли об этом она покраснела и… укололась. Вздрогнула, хотела слизать выступившую на большом пальце каплю крови, но Марлок ей не позволил. Надавил на палец посильнее и вытер кровь своим белейшим платком.