Чужой, плохой, крылатый

— Вам видней, благородный сьер, — усмехнулась Нова, а сама тем временем достала из кармана пузырёк, плеснула из него в стакан, добавила воды и протянула Анне. — Я всего лишь ведунья или как там в вашем Южном Риксе говорят: ведьма? Мне человека провести… как чаю испить, — вдруг принялась она заплетать волосы в косу, чего никогда раньше не делала и, видно, говорила что-то понятное одному сьеру, так он изменился в лице. — Айрин, плохая девочка, пей лекарство, — нараспев сказала она тоненьким голоском. Закачала головой, зажала рот двумя руками. А потом закинула косу на грудь, достала из кармана красную ленту и, не сводя глаз с Пасса, стала вплетать.

— Изыди! — осенил он её крестом, бледный, испуганный.

— Вы в Пелеславии, благородный сьер, — усмехнулась она. — Здесь такими вещами как Вдовий Сглаз не шутят. Но вы не печальтесь, не тревожьте дочь своими молитвами. Тот мир добр к вашей девочке, хоть сглаз и сделал своё чёрное дело, вы можете себя простить.

Анна, попав под это наваждение, тряхнула головой, выходя из оцепенения, одним глотком выпила лекарство, а потом увидела, как потянулась за водой ошарашенная Сантивера, как нервно сглотнул Ригг, и что… никакой ленты в косе блажницы нет.

— Как твоя рука? — обернулась Нова.

— Вроде лучше, — слегка покачнулась Анна, — только… голова.

— Пойдём, я тебя провожу, — отстранила она бросившегося на помощь Ригга.

И когда Анна уже легла в кровать, всё шептала ей, подтыкая одеяло.

А, может, Анне это уже снилось:

— Булавку ту не снимай, он сам её снимет, когда придёт время.

— Кто Он? — вяло спросила Анна, не открывая глаз.

— Ты знаешь кто. Чужой, не этим миром рождённый. Плохой, стоящий на страже добра и зла. Крылатый, что сожжёт свои крылья ради тебя.

— Бесс, — во сне, в бреду, где снова видела горящие глаза, прошептала она. — Бесс!

Глава 8. Бесс

Известие о помолвке Анны застало Бессариона в постели.

В постели коронессы. Известие, полученное коронессой.

Бесс получил депешу от Мины, как раз перед тем как прийти в королевские покои и даже видел с кровати уголок этого письма, торчащего из кармана штанов. Но Бесса оно даже не удивило, всё шло к помолвке, только для него письмо обозначило направление куда он дальше отправится, чтобы присмотреться как следует к этому Оланду, а вот коронесса была вне себя от негодования.

— Что они себе позволяют? — возмущалась она, вышагивая по комнате в чём мать родила. И её полная грудь тыкалась острыми сосками в колени, когда она приседала за отброшенным донесением, только затем, чтобы перечитать и отбросить его снова. — Пригласить Корделио Пасса, но не спросить меня. Меня! — шипела она от злости.

И надо отдать ей должное: не посмела сказать плохого слова о верне Пассе даже в таком взвинченном состоянии. Корделио Пасс, богатый как Лувз (царь Эсэна и владелец несметных сокровищ, которого сжёг на костре Ларс Беспощадный, сделал Эсэн первой буквой имени Энтдоры и первым присоединённым к ней государством), тем не менее был знаменит не состоянием, а своим истинным благородством и порядочностью. Ещё уважением, что он снискал и у сильных, и у слабых мира сего. Даже у Оранты, не признающей никаких авторитетов, кроме собственного, не повернулся язык в сердцах как-нибудь обозвать верна Пасса.

Она побарабанила пальцами по спинке кровати и гаркнула служанке:

— Дона!

— Да, Ваше Могущество, — покорно явилась уже знакомая Бессу девушка с соблазнительно красивыми скулами. Она услужливо кивала на всё, что выговаривала ей коронесса, бросая на него выразительные взгляды.

"Соскучилась, милая?" — улыбнулся Бесс и подразнил её кончиком языка.

Давненько он тут не был.

Три месяца околачивал цитрусы в Терце, пока Тереса, днями скромная и благочестивая, как послушница, работала "глазами" и "ушами" Бесса в доме эдэлорда Сина, а ночью, плохая и бесстыжая, отдавала Бессу на растерзание каждый уголок выученного наизусть его губами, но такого любимого тела.

И пока Бессарион внимал рассказам Тересы, каждый день убеждаясь в том, что и следовало доказать: Верховный Эдэлорд Син готов на всё ради своего единственного больного племянника, и наслаждался жизнью. О! Сколько гневных писем прислала ему в Терц Оранта. А сколько бумаги перепачкала слащавыми, давящими на жалость и льстивыми посланиями!

Но Бесс предпочёл предаваться разврату в сладких объятиях гибкой и любящей его Тересы, чем долбиться животом о задницу Собачьей Коронессы, предпочитающей позу, как её обермаски, по-собачьи.

— Я не падок на лесть, — бросал он в камин очередное письмо. — Глух к угрозам, — рвал следующее. — Презираю жалость, — отправлялись туда же все остальные.

И только когда Оранта, переступив гордость, прислала всего три слова "Умоляю, отымей меня", снизошёл. Даже у бессердечных демонов есть слабости, а не только холодный расчёт. Хотя, конечно, ему просто пора было возвращаться.