Чужой, плохой, крылатый

Вернуться на праздник? Что-то ей и так не веселилось, а теперь и подавно расхотелось.

— Мина? — заметила она стоящую там же, где недавно стояла коронесса, девушку, только с другой стороны от дерева.

— Сьерита Анна, — кивнула та, — пойдёмте домой. Не слушайте вы эти пьяные разговоры. Они пустые, дурные, грубые. — И уговаривала по дороге: — я вам молока тёплого принесу. И ваше рукоделие. Камин разожгу. Да дров подкину побольше, ночи ныне холодные. А попросите, так буду петь.

— У тебя же все песни неприличные, — улыбнулась Анна.

— Не все, — улыбнулась Мина и тихонько затянула: — Хорошо, как рыбка, какать под водой… Хорошо, как кролик, какать лебедой… Хорошо, как кошка, какать втихаря…

— Хорошо коровам какать не за зря, — подпела ей Анна.

— Хорошо, как дятел, какать и стучать, — уже не пропела, а сказала Мина, открывая дверь, и добавила тихо: — Плохо только людям, если нечем срать…

Глава 12. Бесс

И зачем только он отвлёкся на проклятого Марлока. Всё опасался, что тот устроит на празднике какую-нибудь неприятность. Но Марлок был как обычно ровен, скучен и скрипуч, даже Пелеславское толком не пил, беседовал с Чулком, скуллордом Храма Знаний, что всё мучился над загадкой выбитого чердачного окна, приехал проверить очередную свою догадку и внезапно попал на веселье.

И пока Бесс краем уха внимал его теориям, что вели их куда-то в далёкое будущее к отрицанию бога и признанию науки, и втайне злорадствовал, что слухи про демона, которого видели так и остались просто слухами и легендой, которые в Пелеславии рассказывают испокон веков, ими никого не удивишь, потерял Оранту из вида. Потерял и Ригго, и Анну. Но за Анну-то он волновался меньше всех. Ему хватит доли секунды, чтобы оказаться рядом, если ей будет грозить опасность. И он оказался, только обнародовать своё присутствие не торопился, потому что его позвал её приступ отвращения, негодование, а потом жалость.

"Отчевы мозоли, — молча ругался он, — нет, жалость — это совсем не то, что должна чувствовать женщина к своему избраннику, выходя замуж. И всё остальное — тоже в пекло".

Он остановил Мину, не позволив ей помешать их разговору с Орантой.

И искренне посмеялся, слушая их разухабистую песню, когда Мина повела Анну домой. А вот он пошёл совсем не за ними.

И знал, что разрываться ему не придётся. Ригг и Оранта сейчас обязательно окажутся в одном месте — её спальне.

После того, как коронесса обиделась, она до сих пор с ним не разговаривала — да что там, царственно делала вид, что его нет, — но Бесс знал: она что-то задумала. Оранта была бы не Оранта, не придумай она нечто отвратительное и грандиозное. В меру своих способностей, конечно. И потребностей.

А она ни много ни мало решила: заставить его ревновать — раз, сменить фаворита — два, и… расстроить свадьбу, которая её не устраивала. Казалось бы, что проще, прикажи — кто осмелится ослушаться коронессу, но… это был не её стиль и размах.

Вот совратить жениха и сделать виноватым со всех грехах, разбить сердце несчастной невесте, наказать тётку, осмелившуюся нарушить её планы, а потом уже приказать за кого должно выдать племянницу — вот это её масштаб. Масштаб её гнилой требовательной тщеславной и коварной душонки.

Бесс сидел на подоконнике за шторой, слушая происходящую в спальне коронессы возню, смотрел на звёзды и почему-то думал про учёного.

Надо же, а ведь кто-то считает, что Бога нет.

"Слышишь отец? Они считают, что тебя нет. Что Бог — это совесть. Она лучший судья и только она решает виновен ты или нет, поступил хорошо или плохо. Она не умеет оправдывать. Но карает жестоко. А ты как считаешь? Ты совесть?"

Он махнул рукой: кого я спрашиваю. Спрыгнул с подоконника в комнату и пошёл прямиком к кровати.

Картина перед ним предстала печальная.

Оранта пыталась оживить, поднять несчастный, вялый, обвисший от страха и напора властной женщины стручок перепуганного до смерти чужого жениха, приученного, привыкшего к другим позам, активности и ласке.

— Ну давай же, милый, — положила она обе его руки на свою молочную грудь. Вытерла рот, которым от парня так ничего и не добилась. — Или давай попробуем так, — она стала разворачиваться на четвереньках в тому кормой и носом упёрлась как раз в пах стоящего у кровати Бесса.

— Вот так точно будет лучше, — усмехнулся он. — Но, боюсь, всё это бесполезно, дорогая. Он не по этой части.

— Не по этой? — ничуть не смутившись, уселась она на пятки. — А по какой?

— Сейчас объясню, — поднял он мужские портки и швырнул в окно. — Ну-ка, Оланд, давай за ними. И почему-то ждал, что тот опять разнюнится, расплачется. Но наткнулся на неожиданный отпор.

— Думаешь, я с бабами не могу, да? Думаешь, ты решаешь кто чего достоин, а кто нет? Думаешь тебе всё дозволено? Лапать чужих невест. Да у меня просто на эту не стоит. Понял?