Чужой портрет (СИ)

Отворачиваюсь, не в силах сдерживаться, поддаваться больше насилию, даже ради того, чтоб было не так больно, сильнее зажмуриваюсь, понимая, что ресницы мокрые совершенно, слезы текут по щекам. Никак не могу это контролировать…

Если заметит, то разозлится. Но он, скорее всего, не заметит… Мужчины редко замечают женские слезы…

Жесткие царапучие губы скользят по щеке… И неожиданно замирают.

А я внезапно получаю возможность сделать полноценный вдох, потому что тяжесть с груди пропадает.

Судорожно пользуюсь представившимся шансом, сглатываю ком в горле, ощущая на себе внимательный тяжелый взгляд. Глаза не открываю.

Незачем.

Он рассматривает, зачем-то медлит… Не бьет.

Но ударит все равно. Никому не нравятся слезы. Алекс меня отучал плакать во время секса. Кулаками отучал…

По скуле проходится легко-легко ладонь, стирает слезы. И по второй тоже.

Вздрагиваю и сжимаюсь каждый раз от этого невесомого прикосновения.

— Открой глаза, — тихо приказывает Каз.

С трудом разлепляю ресницы, моргаю, пытаясь сфокусировать расплывающийся взгляд.

Каз так близко.

Он не торопится вставать, навис надо мной, опирается кулаком у головы слева, а пальцы правой ладони все скользят по скуле, шее, трогают, гладят… Успокаивают?

Ошарашенная последней мыслью, смотрю в глаза Каза.

И еще больше удивляюсь.

В темных, мрачных глубинах зрачков нет злобы, разочарования, наслаждения моей слабостью, предвкушения удовольствия…

Ничего из того, что я ожидала увидеть. К чему привыкла.

В глазах Каза удивление, настороженность, внимание.

Мы смотрим друг на друга, кажется, целую вечность. Я не понимаю, что происходит, почему он так себя ведет… Это странно, непривычно… Страшно.

Я опять не могу дышать, с трудом сглатываю слезы, так и застрявшие в горле.

Каз смещает взгляд с моих глаз на горло, зрачки, и без того расширенные, еще сильнее затапливают радужку. Это завораживает…

— Испугалась?

А вот вопрос безмерно удивляет. Зачем он?

Не отвечаю, просто не в силах даже слово выдавить из себя, и Каз, опять скользнув пальцами по щеке, в этот раз чуть-чуть задевая нижнюю губу, продолжает:

— Конечно, испугалась… А я думал, что ты бесстрашная… Меня по роже прямо с душой отоварила…

Он усмехается, и зубы, белые-белые, на фоне смуглого лица, смотрятся очень красиво. Его надо не карандашом… Его надо маслом…

Боже… О чем опять я? Дура какая, боже мой…

— Ну что, продолжим? — он улыбается шире, шало и слегка безумно, чуть наклоняется ко мне, и из груди вырывается испуганный вздох, я вжимаюсь в подушку дивана, стремясь слиться с ней, и Каз тормозит чуть ли не в самый последний момент, смотрит на меня, щурится, — или хватит с тебя?

— Хва-тит… — слышу свой голос и сама ужасаюсь тому, как хрипло, бессильно, даже униженно он звучит.

Каз еще пару секунд медлит, словно решая, соглашаться со мной или нет, и, клянусь, это очень долгие секунды!

А затем, легко отжавшись от дивана, встает и так же легко дергает меня вверх, словно репку из земли, позволяя сесть на подушке ровно.

Я этим тут же пользуюсь, торопливо отползая по здоровенному кожаному монстру подальше от Каза и пытаясь привести себя в порядок. Стащить, наконец, перчатки, заправить за косынку волосы, поискать наощупь маску, проверить комплектность пуговиц.

Каз стоит надо мной, наблюдая за этими суетливыми движениями с усмешкой.

— Ну что, Маруся, — он наклоняется, заставляя меня пугливо замереть, находит утерянную маску и подает мне, — может, будем дружить?

Не отвечаю ничего, быстро пристраиваю маску на лицо, ощущая мимолетно, что кожа очень даже пострадала от бешеного поцелуя Каза, касаться ее больновато.

— Согласен, я был не прав, — Каз склоняет голову, изучая меня пристально и в этот раз на лице его никаких усмешек нет, все очень серьезно, — не надо было про деньги… Да?

Слышу в его голосе неуверенность, удивленно вскидываю глаза. Он что сейчас, ищет варианты, почему я его ударила?

Все недостаточно очевидно?

Раньше ему не отказывали, если он предлагал такое? И так по-хамски?

— Но и ты хороша… — продолжает Каз, чуть отступая, словно поняв, что я боюсь подниматься с дивана, пока он так близко, — при всех мужиках меня по морде…

— Простите… — я встаю, отвечаю тихо-тихо, просто потому, что, наверно, это правильно. А еще интуиция вопит, что именно так, будучи покорной и не раздражая излишне зверя, я смогу выбраться отсюда невредимой. Практически невредимой… — это непроизвольно…

— Да не за что извиняться, — Каз, хоть и отходит чуть дальше, все равно еще угрожающе близок, оглядывает меня, внимательно опять, хотя вообще не понимаю, что ему так интересно в моем нелепом халатике и старых кроксах, — я тоже не особо осторожен был… Сейчас. Так что мы квиты.

— Хорошо, — киваю я послушно, стараясь не смотреть на него и прикидывая, как добраться до двери. Шансы на освобождение возрастают! Каз — не Алекс, ему, похоже, не нравится насиловать плачущих женщин… И это, конечно, хорошо… Может, на этом все и завершится?

— После работы поехали поедим чего-нибудь…

Не завершится…

— Спасибо, но я не могу. У меня работа.

— Какая еще работа? — он хмурится, брови съезжаются к переносице.