Чужой портрет (СИ)

Мы замираем в этом положении: я — на спине, с судорожно прижатыми к груди руками в желтых резиновых, перепачканных кровью перчатках, а Каз — надо мной, нависнув лицом к лицу и упираясь одной рукой в подушку дивана возле моей головы, а другой — придерживая меня за горло, чтоб не дергалась.

Я смотрю на него, в яростное, темное лицо и не дышу. Страшно, так страшно!

Глаза у него ужасные просто, черные, безумные… Он же совершенно сумасшедший… Абсолютно…

По глазам Алекса всегда можно было отследить момент, когда ударит…

А тут…

Сплошная чернота. Мрак кромешный. Жуть…

И эта жуть мешает мне дышать, туманит мозг, не позволяет ни одной мысли прокрасться в голову.

Каз оглядывает меня, выражение глаз страшное, непонятное, жадное какое-то и одновременно… смятенное. Словно он все еще в шоке от случившегося и не понимает, как это произошло, и что сейчас делать…

Я боюсь даже невольным движением ресниц нарушить этот момент, потому что знаю, что следом будет… Что-то непременно будет. И не факт, что хорошее. С моим везением-то…

Каз тяжело дышит, и кажется, что с каждым мгновением все тяжелее и тяжелее, а взгляд его из яростного становится задумчивым.

Ладонь с моего горла переползает выше, я успеваю лишь жадно глотнуть воздуха, а жесткие пальцы медленно стягивают с лица маску, освобождая губы.

Сухие, невозможно сухие, ощущение, что в пустыне побывала, настолько болезненно сейчас. Кажется, что они потрескались даже от обезвоживания.

Каз смотрит на меня, на губы, и этот тяжелый взгляд не позволяет снова вздохнуть… Облизнуть, чтоб хоть чуть-чуть получить облегчение…

Пальцы тянут маску ниже, стаскивая ее окончательно, а я, вообще без мыслей, упираюсь ладонями в перчатках в каменную грудь. Желтая резина странно смотрится на темной ткани рубашки, и я отстраненно думаю, что наверняка в крови его испачкаю… Уже испачкала… На щеке — кровавый отпечаток…

И теперь тут тоже… И на диване, наверно… И зачем он так смотрит… Почему медлит? Почему не бьет? Я же заслужила… По его мнению…

Смотрю в его глаза, не отрываясь, сил у меня на это просто нет. Вообще ни на что сил нет. Только смотреть, только умирать от непонятного страха, необычного такого, от волнения, тоже странного, ни на что не похожего…

Зачем он так?..

Я же умру… Я же…

Это какой-то чудовищный транс, морок, безумие, черное, удушающее… Наваливается, льется из его глаз на меня…

Жесткие, с царапучими подушечками пальцы возвращаются опять к лицу, прихватывают за скулы неожиданно властным, грубоватым движением, заставляют невольно приоткрыть губы…

А затем Каз меня целует.

И я понимаю значение выражения “умереть от ужаса”.

Глава 22

Каз огромный по сравнению со мной, тяжеленный настолько, что все в глазах чернеет, и воздух в легкие так и не возвращается. Мир меркнет.

Голова отключается от ужаса, я буквально застываю! Не могу двинуться!

И лишь податливо открываю рот, позволяя терзать губы, жестко и невероятно напористо. В сознании вспыхивающими и гаснущими исками, словно фейерверк, появляются и пропадают обрывочные мысли о том, что надо сопротивляться, что так нельзя… И в то же время внутренняя жертва, привычная уже, та, что нашел и взрастил в свое время Алекс, стонет, что смысла в борьбе нет, что Каз сильнее гораздо и, если начать противостояние, то он просто воспользуется своей силой. Все равно своего добьется, но тогда мне будет больно. А так, может, и не будет? Может, пожалеет? Пощадит? Если быть послушной…

Тело, подчиняясь уже знакомому алгоритму мыслей, и действия выстраивает привычно: обмякает, слабеет, перестает упираться ладонями в грудь терзающего и все больше звереющего от вседозволенности мужчины.

Мне никогда не нравился секс.

Как может нравиться то, к чему тебя принуждают?

Но иногда, когда Алекс был в настроении, это проходило не больно. Просто… Просто надо подождать… Просто перетерпеть… Все равно ничего не сделаю. Никуда не денусь…

Он целует меня, губы твердые такие, язык в рот засовывает грубо, настойчиво. И щетина жесткая. Я потом буду вся красная.

Закрываю глаза, смиряясь с происходящим.

Руки бессильно опять сжимаю в кулаки, почему-то не в состоянии до конца расслабить. Прижимаю к груди кисти, в нелепых желтых перчатках, понимая, как это глупо, как это чревато… Но вот не могу ничего с собой поделать! Даже тот опыт, жуткий опыт секса с Алексом, не до конца выбил из меня человека. Женщину, которая ничего не может противопоставить грубому сильному мужчине. Ничего, кроме своего внутреннего “я”.

Там, глубоко внутри, еще жива девочка, светлая и чистая, умеющая радоваться и любить. Я берегла ее, я не пускала к ней грязые лапы Алекса, изо всех сил закрываясь…

И вот сейчас приходит понимание, что после сегодняшнего… Ее не станет. И меня не станет прежней. Слишком мало времени прошло, чтоб восстановиться. Слишком резкий переход.

Каз рычит возбужденно, стискивая меня сильнее, ему все нравится, похоже… Перестает терзать губы, переходит на скулы и шею, больно царапая щетиной кожу.