Чужой портрет (СИ)

— А про что песенка? — голос Вальчика звучит уже сонно, и я радуюсь этому, потому что ссора за стеной не утихает, а, кажется, только набирает обороты.

Мне жутко, неприятно, и жаль этого маленького мальчика, пугливо вздрагивающего от слишком резких звуков. И ужасно страшно за Ланку. Вдруг, Сергей ее обидит? Ударит?

Я чувствую, кроме всего прочего, еще и полную беспомощность, потому что понимаю, что, случись что-то страшное, вообще не смогу защитить сестру! Этот Сергей — высокий, крепкий очень мужчина, моя Ланка по сравнению с ним — совсем малышка. И я тоже…

Если ему придет в голову…

Но думать об этом тоже страшно, я невольно вздрагиваю, и эта дрожь передается Вальчику.

Он испуганно сопит, и я, опомнившись, усилием воли заставляю себя переключиться и начинаю петь песенку, самую простенькую, немудрящую, которую, как говорила мама, пела еще ее мама.

________________________________

Сонные избушки дремлют в тишине,

Снег укрыл верхушки елочек и крыш.

Обними подушку и прижмись ко мне,

День был очень долгим, ты устал, малыш…

В небе светит ярко первая звезда,

От твоих ресничек тени на щеках.

Будет сон твой сладким пусть всегда-всегда,

Пусть тебе приснится небо в облаках.

Пусть тебе приснится майский летний дождь,

Как ты, босоногий, по полю бежишь.

Пусть тебе приснится все, чего ты ждешь.

Будешь ты счастливым. Засыпай, малыш.

М. Зайцева

________________________________

Я так и засыпаю, рядом с мирно сопящим Вальчиком, под звуки ссоры, доносящиеся из-за стены, и вижу во сне маму. Она легко укрывает меня одеялом и шепчет: “Все пройдет… Засыпай, малыш…”

Утром я встаю и, тревожно прислушиваясь к тишине, иду на кухню.

И вижу там Сергея, спокойно завтракающего кофе и яичницей.

Замираю, проклиная себя за то, что так рано вскочила, а он поднимает на меня холодный взгляд…

Глава 4

— Доброе утро, — так же холодно здороваюсь я, хотя в первое мгновение появляется огромное искушение просто развернуться и уйти обратно в комнату, там лечь на диван и прижаться к теплому боку Вальчика.

Человек, так называющий своего сына, пусть и за глаза, так обращающийся со своей женой, пусть и чувств между ними не осталось, мне ужасно неприятен. И разговаривать с ним — значит, разрушать себя.

Но я у него в гостях, да и нет гарантии, что он не отыграется на Ланке, где она, кстати?

Оглядываюсь, в поисках сестры.

— Ланка на работе уже, — отвечает на мой мечущийся взгляд Сергей, — она по утрам в офисном здании неподалеку полы моет.

Киваю, разворачиваясь, чтоб уйти, но он продолжает:

— Садись, кофе попей.

— Нет, спасибо, — отвечаю я, — я к Вале… Он , может, уже проснулся…

— Этот нахлебник дрыхнет до десяти дня, — говорит Сергей, и я не могу удержаться, ну вот никак не могу!

Ярость топит до черноты в глазах, не успеваю даже обдумать свои слова, свое поведение, просто поворачиваюсь и говорю:

— Ему всего четыре года. Вы хотите, чтоб он зарабатывал деньги? Мог себя прокормить?

— Да он никогда этого не сможет делать, — отвечает Сергей, совершенно не впечатляясь моими словами и яростью и равнодушно прихлебывая кофе. — До самой смерти на моей шее будет сидеть.

Мне настолько противны его слова и настолько жаль маленького мальчика, спокойно спящего сейчас в комнате и не подозревающего, что про него говорит его отец, так больно за него, что дыхание перехватывает и слезы на глаза наворачиваются.

Понимаю, что продолжать разговор бессмысленно, но и уйти, просто смолчать невозможно.

Да, я никто и пришла в его дом, но есть же какие-то человеческие пределы!

— Такие травмы операбельны, — говорю я, — и ребенка можно восстановить. Полностью. Главное, прикладывать для этого силы…

— А ты думаешь, я не прикладываю? — хмурится он, отставляя кофе в сторону, — думаешь, я не стараюсь? Да ты хоть знаешь, сколько денег я на него уже спустил? Сколько сил? Ты тут приехала, вся такая правильная! А ты поживи с ним каждый день, попробуй! Потаскай его по разным врачам, и каждому на лапу сунь! И каждой медсестре! И… — он задыхается собственной злобой, бьет кулаком по столу и рычит, — ты какого хрена тут вообще?..

А после поднимается и делает шаг ко мне. И я невольно оступаю.

Сергей здоровенный, давит массой, злобной, животной энергетикой настолько, что я теряюсь, отступая все дальше и дальше по коридору и в панике осознавая, что совсем одна в квартире. Ланки, судя по всему, умеющей дать отпор этому быку, нет, а я… Я вообще не боец…

И в этот момент, когда хозяин квартиры вот так жутко и неотвратимо наступает на меня, что-то внутри звенит, словно струна, напрягается и рвется, высвобождая бесшабашную, осатанелую храбрость. С таким чувством, наверно, люди в атаку поднимаются. Не думая ни о чем, не боясь уже ничего, на одних нервах.

И я, несмотря на то, что ужасно хочется развернуться и трусливо выбежать из коридора, спрятаться за дверью в комнате Вальчика, выпрямляюсь и смотрю прямо в глаза Сергея: