Чужой среди чужих

— Существование всего в этой вселенной конечно, Табрис, — пробормотал он. — Вечна только сама вселенная, потому что с ее смертью умрет и концепция "времени". Однако если кто–то претендует на звание разумного существа, он в состоянии определить для себя предпочтительное время, место и способ смерти, — он, наконец, соизволил развернуться. — Но ты ведь пришел не ради околофилософских бесед, я полагаю.

У единственной двери, соединявшей его комнату–камеру с остальной штаб–квартирой, стоял невысокий пепельноволосый подросток. Он был стройным, но в тоже время в нем чувствовалась немалая сила, глаза с красной радужкой придавали его лицу неуловимое сходство с каким–то диким зверем или хищным призраком.

"Точь–в–точь как у Рей, — подумал Шут. — Но более пугающие".

Даже если предположить, что красные глаза были следствием случайной мутации или ношения цветных линз, ментальный рисунок все ставил на свои места. Перед ним был Ангел, одно из могущественнейших существ, когда–либо ступавших по Земле. Только почему самого Шута это совершенно не беспокоит? Несколько месяцев назад он встретился с Третьим Ангелом нос к носу, и чуть не потерял сознание заглянув в его разум только краем глаза, а теперь спокойно находится в одной комнате с Тринадцатым. И это при том, что Табрис намного, намного сильнее Сахиэля. Пожалуй, ненамного уступает Ангелочку.

— Знаешь, у меня тут камеры по углам распиханы, так что если хочешь сказать что–то конфиденциальное, то ты выбрал не лучшее место.

— Не беспокойся на этот счет. Моего АТ-поля даже за пределами чувствительности приборов достаточно для скрытия нашего разговора.

— И о чем ты хотел поговорить?

Табрис усмехнулся.

— Мне стало любопытно. Я подозревал, что в подвалах NERV скрывают что–то занятное, но чтобы НАСТОЛЬКО занятное… Как я уже сказал, у меня приказ тебя убить, как только встречу.

— Однако я все еще жив. Ты вломился во второе по защищенности место штаб–квартиры только из любопытства?

— Разве этого недостаточно?

Шут захлопнул книгу и соскользнул с койки навстречу своему собеседнику. Мысли Ангела было сложно прочесть, он мыслил совершенно иными понятиями и категориями, нежели люди. Но его тело было близко по своему устройству к человеческому, со всеми прилагающимися гормональными железами. А потому Табрис был способен испытывать и удивление, и он их испытывал, хотя лицо его оставалось каменным. Медленными шажками Шут начал приближаться к Ангелу.

— Позволь кое–что прояснить тебе, Табрис. Если ты собираешься кого–то убить, то делать это надо до того, как твоя жертва осознает твое присутствие. Нельзя разговаривать с жертвой, нельзя смотреть в глаза, и ни в коем случае нельзя медлить. Упустил момент — убить уже не сможешь.

Его рука мягко легла на горло Ангела, большим пальцем нащупывая сонную артерию. Сильнейшее психическое истощение, клиническая смерть, длительная кома и заключение в четырех стенах сильно ударили по нему, сейчас Шут был тенью себя прежнего… но свернуть голыми руками шею обычному подростку он еще вполне мог. Если, конечно, этот подросток до последнего момента будет оставаться обычным.

Медленно, невыносимо медленно потянулись мгновения, пока Ангел и псайкер смотрели друг другу в глаза. Секунда… вторая… третья…

— Ты упускаешь момент, Серафим, — будничным тоном заметил Табрис.

— Тебя не беспокоит, что я могу сломать тебе позвоночник быстрее, чем ты сообразишь, что тебя убило?

— Если честно — нет, — Табрис уже откровенно ухмылялся. — Кстати, если бы ты хотел меня убить, то уже убил бы.

Будь Шут чуть менее умудрен жизненным опытом, то грязно выругался бы и врезал Ангелу по лицу, не заботясь о последствиях. Но он просто отпустил шею Табриса и сел обратно на свою жесткую койку. Следовало просто признать, что этот бой он проиграл еще до его начала. Табрис был сильнее. Не своим могучим АТ-полем, а вселенским, необъятным фатализмом, слишком человеческим и от того понятным. Противопоставить этому воплощению Смерти Шут, в любой ситуации до последнего цеплявшийся за жизнь, не мог ничего.

— Я бы предложил тебе присесть или выпить, — произнес он, снова раскрывая сборник стихов, — но у меня нет ни стульев, ни напитков.

— Ничего, я могу и постоять.

— И что же Тринадцатого Посланника заинтересовало в моей скромной персоне?

— Да так… мне просто было скучно. Ангелы не появляются уже несколько недель, а в обществе этих детей я чувствую себя странно.

— Ангел, убивающий Ангелов… кажется, у меня дежа–вю. Раз уж вы с Рей так похожи, почему бы вам не поговорить на эту тему?

— Кажется, она меня подозревает во всем, чем можно.

— Всегда знал, что она умница. И она не рассказала о своих подозрениях Командующему?

— Сомневаюсь, а даже если и рассказала — то что с того? До смерти Двенадцатого меня все равно и пальцем никто не тронет. Крах сценария не нужен никому.

— А сам что думаешь на этот счет?

— Мне все равно.