Чужой выбор

– В основном да. Кроме того, мне кажется, что ты скучаешь по Парижу, а я ни в коем случае не намерен там жить. Ты не ценишь людей, которых я люблю, – например, родителей Люка. О, конечно, ты стойко переносишь совместную жизнь с ними, но это не твой выбор, а мой. В общем, сплошные противоречия.

– В совместной жизни двух людей иногда приходится идти на компромиссы, – напомнила Филиппина. – И я охотно иду на них.

– Но я никогда не просил тебя жертвовать собой.

– Верно, никогда. Просто я прекрасно помню, что с тобой нужно было выбирать одно из двух – либо поступать по-твоему, либо никак. Я тебя люблю, следовательно, готова жить по-твоему и вовсе не страдаю от этого.

– Это на самом деле так?

– Мне здесь не скучно, я занимаюсь своими исследованиями, всегда занята. И когда вы все возвращаетесь к вечеру, я нахожу ваше общество… веселым. Вы живете, как одна дружная семья! И девочки очень милые, я готова это признать, даже если они все время виснут на тебе и даже если твое восхищение ими в конце концов раздражает меня.

– Да, это я заметил. Но почему тебе так неприятна моя привязанность к ним?

– Потому что это слишком явно свидетельствует о твоей фрустрации.

– Ты имеешь в виду желание иметь детей? Да, мне уже тридцать семь лет – давно пора стать отцом.

– Чтобы доказать себе – что?

– Ну, может быть, чтобы перестать быть эгоистом.

– Но это как раз и есть отъявленный эгоизм – хотеть детей! Жить их жизнью, воображать, будто ты можешь что-то им передать или оставить после себя, – какая гордыня! Мне кажется, что ты так истово хочешь детей только потому, что я их не хочу. Обычно бывает наоборот: женщина умоляет, чтобы муж сделал ей ребенка, а мужчина пытается этого избежать. Вспомни: я тебе понравилась именно тем, что была свободна, независима. Я не стремилась связать тебя по рукам и ногам, сделать из тебя мужа и отца, отяготить целой кучей обязанностей. Тебя ведь соблазнило именно это, признайся!

– Но это было давно, мы были гораздо моложе.

– А я вовсе не чувствую себя старой – в тридцать-то лет!

– Я знаю. Но ты не обещала мне подождать еще немного. Ты твердо заявила, что раз и навсегда отказываешься создать семью, потому что такая жизнь тебя не интересует.

– Словом, ты меня больше не любишь?

Филиппина резко выпрямилась и с трудом скрыла болезненную гримасу, потревожив перевязанный локоть.

– Посмотри мне в глаза и ответь, Виржил: ты меня больше не любишь?

– Ну… – пробормотал тот, с трудом выдерживая ее взгляд, – честно говоря, не так сильно, как раньше.

Признание было трудным; высказав его, Виржил почувствовал одновременно и боль, и облегчение. Филиппина вскочила, бросилась к нему и, наклонившись, изо всех сил ударила по лицу.

– Ты встретил другую женщину, да? – выкрикнула она.

Виржил встал с пола, чтобы не смотреть на нее снизу вверх, но так и не отошел от двери, к которой прислонялся спиной.

– Нет, это не так… не совсем так, Филиппина. Я тебе не изменял.

Но, однако, он хотел ей изменить, испытывал такое желание, сознавал это и чувствовал себя виноватым из-за своей полуправды.

– Ты хочешь, чтобы мы расстались? – бросила Филиппина, почти беззвучно. – Чтобы я собрала вещи и ушла из твоей жизни? Хочешь стать свободным, чтобы подыскивать будущую мать твоих детей? Покорную производительницу, готовую к тому, чтобы ее разнесло, как бочку? Эдакую самку, облизывающую своих детенышей, – таков, что ли, твой идеал любви?! Ну, конечно, как это я сразу не поняла, вот почему ты с таким умилением взираешь на Клеманс. На святую Клеманс!

– Оставь Клеманс в покое, она тут ни при чем. Они с Люком достигли своей цели, построили свое будущее. Ну, так вот знай: я им завидую.

– А я – нет; эта идеальная семейка твоего лучшего друга надоела мне до смерти! Я-то думала, что мы свободнее, чем они, не так связаны условностями, не должны подчиняться общим стандартам и быть «как все». Нарожать детишек – легко, но потом нужно их растить и воспитывать, забыв о собственных мечтах.

– О собственных мечтах? По-видимому, у нас с тобой они разные.

– О да! И твои – настолько банальны! Это просто парадоксально: ты хочешь того же, что имеет Люк. С первого взгляда кажется, что в вашей неразлучной паре ты – главный, но это вовсе не так, главный-то – он! Типичный средний француз, гордящийся тем, что он именно таков. Никакого честолюбия! И, кстати, почему ты начисто лишен честолюбия? Рассорился с собственными родными и, вместо того чтобы прислушиваться к советам отца, предпочитаешь им советы Кристофа и Вероники. Пристроился в этой своей убогой больнице и просидишь тут до самой пенсии. Только не говори, что ты здесь вырос как хирург, – все, чего ты достиг, – это совместное житье с другом и лыжные прогулки.

– В общем, одни сплошные недостатки, – иронически вставил Виржил.

– Да, но я-то мирилась с ними, потому что люблю тебя. И, кроме того, ценю некоторые твои достоинства – привычку хорошо выполнять свою работу, душевную щедрость, доброту, прямодушие, выдержку…

И Филиппина, растрогавшись, протянула руку и коснулась его лица.