Мужчина обернулся. Блеснули влажные от коровьей слюны щёки, а в тусклых, похожих на две холодные стекляшки, глазах, стояло выражение не то испуга, не то растерянности.
– Привет! – повторил Лотан, но Эйд коротким, досадливым жестом только махнул рукой, словно комара отогнал, и вернулся к коровам.
«Ну, да, ну, да…» – прошептал Лотан и поспешно, будто устыдившись внезапно пришедшей в голову мысли, прикрыл двери.
Вернувшись к джипу, он снял с себя гимнастёрку, увернул в неё кобуру пистолета. «Господи, – шептал Лотан, разглядывая свёрток, – Господи, что со мной?».
Кфар-Даром, 17-ое августа, 4.27
…На рассвете толчки в голове повторились, но полной уверенности в том, что это толчки, а не что-либо иное, у полковника не было. «В моей голове, решил он, – не то дрова распиливают, не то камни разбрасывают».
Отвлёк телефон. Снова поселенец из Аргентины.
– Из моего окна видна дорога в «Кфар-Даром», – сообщил он.
– И что с того? – отозвался полковник.
– На дороге остановились два огромных бульдозера, и если подойдёте к окну, то и вы сможете их увидеть.
Полковника качнуло. На этот раз он уверился в том, что в его голове пробегают именно толчки.
– Вы меня слушаете? – спросил аргентинец. – Я о бульдозерах…
Полковник вспомнил о своём старом полевом бинокле, который лежал в шкафу, но потом подумал, что незачем разглядывать в бинокль то, что даже глазами увидеть не хочется…
– Я о бульдозерах на дороге, – напомнил аргентинец.
– Ну, и что? – отозвался полковник.
– Я подумал, что поступлю разумно, если сообщу вам о двух бульдозерах, которые стоят возле ворот нашего посёлка.
– Сейчас ночь, – сказал полковник. – Спите!
– У меня не получится…
– Вы себя просто уговариваете.
– Боюсь, что бульдозеры, которые стоят на дороге…Во всяком случае, у меня душа не на месте…
Полковник немного покашлял в трубку.
– А толчки? – спросил он. – Толчки в голове не ощущаете?
– Нет.
– А камни?
– Что?
– Камни никто не разбрасывает?
– Кроме бульдозеров, на дороге никого нет.
– Вы уверены?
– Кроме двух больших бульдозеров, никого…
– Тогда не изводите себя и попытайтесь уснуть. Позже расскажете о вашем сне.
Теперь покашлял в трубку аргентинец.
– Где-то я читал, – взволнованно сообщил он, – что никогда не следует рассказывать об увиденных снах, поскольку не исключена возможность, что в один из дней к вершинам власти может прорваться кто-то из психоаналитиков.
– Избавь нас Господь!.. – прошептал полковник.
Аргентинец продолжил:
– Боюсь, что бульдозеры стоят на дороге неспроста…С одним из них я немного поговорил и даже почитал ему стихи Пинтера.
– Вы читали стихи бульдозеру?
– С ним я завёл небольшую беседу, и чуть было не сказал всё, что я о нём думаю.
– Вот как! Ему, конечно, интересно было узнать ваше мнение.
– Возможно…Но я не сказал. Я решил, что подожду с этим до утра, а пока вслух прочитал стихи Гарольда Пинтера.
– Почитайте мне, – попросил полковник.
– Стихи Пинтера?
– Почему бы нет? Может, после них мне удастся уснуть?.. Только почитайте те самые, что вы читали бульдозеру.
– Ладно, – оживился аргентинец. – Вот они:
– После таких стихов, я, наверно, не усну, – сказал полковник. – Но вы ложитесь…
– А как же с этими, что на дороге?
– Они просто отдыхают.
– А что, если они вдруг…
– Сейчас ночь, – напомнил полковник. – Во всяком случае, сейчас они не…
Телефонная труба умолкла.
Полковник принялся думать о стихах Гарольда Пинтера, но в голове снова кто-то разбрасывал камни.
Толчки…
Вспышки…
А потом глаза залил мрак…
«Может, обойдётся?.. Я обещал сказать Идо, что…» – полковник затряс головой, пытаясь освободить глаза от мрака, но не смог. Лицо его онемело, исказилось, приняв странное выражение, а от нестерпимо колющей изнутри глазниц боли расширились зрачки. «Я обещал…» – снова подумал полковник, и вдруг ему показалось, что за окном, к террасе, пробираются какие-то люди и пристально следят за каждым его движением. Полковник торопливо, с какой-то самому себе непонятной опаской, повернул голову в сторону окна, но ничего во тьме разглядеть не сумел, лишь ощутил лёгкое головокружение, дрожь в теле и чувство бесприютности. Не осознавая от чего именно, ему захотелось защититься, и, неожиданно для себя, прошептал: «Господи, заступись!»
Тишина.
Полковник напряг слух.
Тишина.
Тишина безответная.