Comedie de France

Хозяйка кликнула слугу, и тот проводил Кадана по лестнице на второй этаж. Здесь располагались спальни.

Верхние этажи сдавались внаем. Третий и четвертый — беднякам. Там в одной комнате, разделенной перегородками, могли жить несколько семей.

Но второй этаж сдавался целиком, и когда слуга произнес:

— Ваша спальня справа. Слева гостиная и кабинет, — Кадан поначалу не поверил своим ушам.

Кадан с удивлением разглядывал то место, куда его привели. Здесь были не только собственная кровать и окно, но еще и несколько тумб, и туалетный столик для дам. Вся мебель была срублена довольно грубо, но добротно.

Рауль, появившийся у него за спиной, с легким скепсисом огляделся по сторонам.

— Тебе подойдет? — спросил он. Мужчина шагнул вперед и замер, почти касаясь его.

— От театра же очень далеко… — пробормотал Кадан. Сказать по чести, отказываться он не хотел — здесь было светло, и ему к тому же обещали слугу.

— Я решу этот вопрос.

— Вы перенесете театр поближе ко мне? — Кадан обернулся к нему и насмешливо вскинул бровь.

— А ты бы хотел?

Кадан поколебался. Судя по тому, как разговаривал его непрошенный поклонник с хозяйкой, он мог. Мог много чего. Но и цену Кадан прекрасно знал.

— Может быть, потом.

Рауль развернул его лицом к себе.

— Я заслужил хоть что-нибудь? — спросил он. — Хотя бы маленький фавор?

Кадан закусил губу.

— У меня ничего нет, — сказал он. Потом подумал и коснулся губами скулы Рауля. Он целовал мужчину — хоть бы и так — в первый раз. Тут же отстранившись, он почти заискивающе заглянул тому в глаза, надеясь, что Рауль не потребует еще.

— Для первого раза сойдет, — признал тот.

Как Рауль собирался решить вопрос перемещения по городу, Кадан узнал к концу недели — в те дни, когда труппа должна была возвращаться в город.

Все это время сам Кадан пребывал в противоречивом состоянии: с одной стороны, ему как будто бы дали воздух. В его комнате теперь всегда было светло. По утрам и перед сном мальчик-слуга, которого выделила хозяйка, разжигал камин — у него был собственный камин. И Кадан не мог налюбоваться на него.

Ему стелили постель и готовили ванну каждые два дня.

Именно здесь Кадан впервые искупался целиком в горячей воде — и процедура эта так понравилась ему, что он не захотел вылезать.

Если он и беспокоился о том, что все это могут у него отнять, то разве что чуть-чуть. Он не сомневался, что жизнь — это колесо. И надо ловить момент, пока ты наверху.

Несколько больше его волновала судьба коллег.

Рауль, за все время дважды навестивший его, уверял, что с ними все будет хорошо.

— Мои друзья уже вернулись в город. И поверьте, они оставили домочадцев барона де Голена живыми и почти здоровыми. Не бандиты же мы, в самом деле, чтобы убивать людей.

— Тогда зачем было нападать? — в первую их встречу спросил Кадан.

Рауль пожал плечами.

— Нам не нравится этот старикан.

Кадан спорить с ним не стал. Он понимал, что для аристократов пара синяков на лице Матильды или выбитый зуб не значат ничего.

— Мне странно, что ко мне ты относишься иначе, чем к другим, — только и сказал он, когда Рауль пришел к нему второй раз.

Рауль улыбнулся уголком губ.

— Потому что ты — не такой, как они. Ты — золотая искра в крупице лошадиного дерьма.

Рауль провел тогда ладонью по его щеке, но больше касаться его не стал — хотя и мог.

В конце недели гастроли в самом деле завершились благополучно — Кадану сообщил об этом слуга, которого он посылал к театру каждый день.

Он собирался навестить их и сказать, что с ним все хорошо, но время было уже позднее, и он решил заняться этим с утра.

А наутро, поднявшись с кровати, потянувшись и выглянув в окно, он увидел резную карету, перегородившую проулок. Кучер в голубой ливрее сидел на козлах и, завидев его, помахал рукой.

— Молодой господин, все готово. Когда пожелаете — можем выезжать.

Кадан замер, глядя на него и думая, что должен сказать.

— Это карета господина Рауля? — только и спросил он, хотя этого факта трудно было не понять без лишних слов.

— Нет, она принадлежит вам. Господин Рауль передает ее в ваше полное распоряжение вместе со мной.

Кадан опасливо огляделся по сторонам. Карета не имела на дверцах вензелей, но вместо них ее украшали золоченые завитки. Настоящий ли это металл или нет — с такого расстояния было не разглядеть, но определенно в квартале ремесленников они, как и кучерская ливрея, смотрелись неуместно.

— Я скоро спущусь, — выдавил он несколько смущенно и, крикнув слугу, принялся приводить себя в порядок.

Кучер отвез его в театр, где Кадан долго говорил с Бертеном и рассказывал обо всем, что произошло.

— Иногда мне кажется, что я попал в сказку, — нахмурившись, говорил он, — только я чувствую, что здесь что-то не то. Знаешь, когда он трогает меня… Такое чувство, что по венам пробегает огонь. А когда он смотрит на меня — такое чувство, что его глаза пронзают насквозь.

Бертен рассмеялся и погладил его по голове.

— Это любовь, Кадан. Тебе ужасно повезло. Редко совпадает так, что тот, кого ты любишь, и тот, кто готов дать тебе все — одно лицо.